Под властью пугала
Шрифт:
– Ты что, по дому соскучился? – шутливо спросил Хаки.
Лёни молча протянул ему письмо, которое принес Пилё.
Хаки прочел его мрачнея. Госпожа Рефия писала:
«Дорогой мой сын Лёни! Пишу тебе это письмо, а сердце разрывается. Моего сына, а твоего брата Скэндера нет больше в живых. Он погиб в Испании, погиб как герой в борьбе за свободу…»
III
Накануне Нового года всю тюрьму охватил вдруг игорный азарт. Заключенные собирались группами, рассаживались по-турецки на рогожах, и начиналась игра. Играли
Однажды вечером даже «политики» не устояли и затеяли игру в карты. Кто-то принес новую колоду, быстро составили партию. Хаки, Хамди и адвокат остались понаблюдать. Лёни, который ничего не смыслил в игре, считал зазорным даже следить за игрой. Ему казалось странным, что такие серьезные люди ведут себя как дети, ссорясь по пустякам.
– Какая все же дрянь эти карты! – сказал Хаки, когда им надоело наблюдать и они вышли из камеры.
– Время надо как-то убить, вот и играют, – сказал адвокат.
– Если тебе не нравится, зачем же ты сидишь и смотришь? – спросил Хайдар.
– А меня не игра интересует, а игроки.
– Чем же? – спросил адвокат.
– В игре человек проявляет свой характер.
– Поясни-ка.
– Человек вообще лучше всего раскрывается, когда его постигает неудача. Обрати внимание, как по-разному ведут себя люди. Слабый теряется, приходит в отчаяние, надоедает всем своими жалобами и нытьем, просит, чтоб его пожалели. Другой, наоборот, становится несносным, заводит ссоры, обвиняя всех подряд. Некоторые клянут судьбу. И только тем, кто умеет владеть собой, удается сохранить душевное равновесие и присутствие духа.
– Ну а карты тут при чем? – снова спросил адвокат.
– Азартная игра что-то вроде лаборатории, где очень удобно изучать характеры. Присмотрись, как они ведут себя. Один поминутно раздражается и превращает игру в скучную перебранку, хотя начинал ради развлечения. Другой сидит как в воду опущенный и своим видом портит всем настроение. У третьего такое грозное выражение лица, что ему не осмелишься и слова сказать. Четвертый принимается жаловаться на судьбу и ругать тех, кто сзади заглядывает ему в карты, будто от них все невезенье. И очень редко встретишь такого, кто лишен всех этих недостатков, так же редко, как и людей, которые, даже проиграв, не слишком расстраиваются, смеются и шутят как ни в чем не бывало. Эти немногие знают, что тот, кто не умеет стойко переносить поражение, не сумеет насладиться и победой.
– А ты что думаешь? – обратился адвокат к Хайдару.
– Он прав.
– То, что ты говоришь, звучит утешительно. Мы вот тут сидим, значит, поражение потерпели.
– Вот и надо быть твердыми, – решительно заявил Хэмди. – Ничего, придет и наше время, и победа придет, правда, Хайдар?
– Придет, Хамди, придет.
– Долго это не может продолжаться, – снова заговорил Хаки. – Никто не давал Албанию на откуп Ахмету Зогу.
– А он меж тем династию собирается создать, хочет закрепить свою власть, – заметил адвокат.
– Поздно спохватился. Албания-то вся уже распродана. Обратите
– Он же объявил, что эти деньги пойдут на приюты.
– Басни. Они уплывут в швейцарские и лондонские банки, как и те миллионы, что он уже успел награбить в Албании.
– Неужто прямо так в открытую и обманывают? – удивился Хайдар.
– Да ведь для Ахмета Зогу народ вроде ребенка. Уже лет десять – пятнадцать прошло, а он все повторяет свои старые обещания, даже одними и теми же словами. Ему и невдомек, что ребенок уже вырос, возмужал и терпеть не может, когда с ним обращаются как с младенцем. Это оскорбляет его. Ахмет Зогу при всей своей тупости иногда и сам понимает это, но иначе поступать он просто не может, ведь только этим и держится. Вместо того чтобы дать народу то, что тот требует: хлеба, работы, свободу, – он издевается над ним. Теперь вот дарит ему, видите ли, королевскую династию, мол, это ему на благо. А то народу не все равно, на ком изволит жениться его высокое величество!
– На таких баснях долго не продержишься, – сказал Хамди.
– Ясное дело. Они же с каждым днем сами себя разоблачают, но однажды переполнится чаша терпения и народ поднимется, вот тогда держись!
– Интересно, а что сейчас поделывает Леле? – проговорил адвокат.
– Какая Леле?
– Бывшая невеста Ахмета Зогу, дочь Шефтета Верляци.
– Чего это ты о ней вспомнил?
– Да так, вспомнилось что-то. Когда Зогу ее бросил, газеты писали, будто она поклялась, что больше никогда никого не полюбит.
– Поклялась, как же, – засмеялся Хаки. – Да она через месяц ровно вышла замуж за другого.
Весть о скором браке его высокого величества вызвала радость среди заключенных, оживив в очередной раз надежды на амнистию.
– Теперь-то уж наверняка.
– Это точно! Если не теперь, так когда же еще!
– Когда свадьба?
– Двадцать седьмого апреля.
– Через два месяца!
– Чепуха! Не будет никаких амнистий! – сердился Хаки. – Ждать у моря погоды, вот как это называется.
– Ну почему не будет? – вмешался адвокат. – Такое событие в жизни Зогу, он просто обязан объявить амнистию.
– Обязан, да не сделает. Ему это совершенно ни к чему.
– Сам посадил нас за решетку, зачем же ему нас выпускать, мало ему без нас хлопот, что ли? – сказал Хайдар.
– К нам в деревню однажды заявился жандарм, – начал Тими, молча слушавший разговор. – Собирает он крестьян и говорит: «Вы, мужичье, а ну-ка, отвечайте, можете вы пёр… в честь его высокого величества или не можете?» – «Можем, как не смочь!» – «Что?! На его высокое величество?» Тут уж кто-то бормочет: «Нет, не будем». – «Ага, значит, не будете!» И так плохо, и так нехорошо. Вот и нам тоже, как ни поверни – все плохо. А ждем все же помилования.