Под властью пугала
Шрифт:
– Не видишь? Давай, бери и ты!
Странным показался Лёни совет: даже если б он что-нибудь и взял, куда он это понесет?
Неожиданно все захлопали, отступая к стенам и освобождая середину зала. Лёни сразу узнал показавшегося в одной из дверей здоровяка в генеральском мундире: это был Тими, угольщик из Девола. Напялив прямо поверх одежды брошенный кем-то из адъютантов мундир, он шествовал важно, как настоящий генерал. На него нельзя было смотреть без смеха. Из-под распахнутого мундира виднелась нестираная рубаха и волосатая грудь; козырек надетой набекрень фуражки прикрывал один глаз; сапоги Тими, видно,
Величественно прошествовав по проходу, образованному заключенными, Тими остановился у рояля, приложив руку к сердцу, как этого требовал зогистский церемониал приветствия, опустился на круглый табурет, потом, взмахнув руками, ударил что есть мочи по клавишам. Зал взорвался какофонией звуков и мощным хохотом заключенных. Тими вскочил, в притворном гневе схватился рукой за шнур аксельбантов на груди и, вскинув голову, вперил взгляд в потолок.
Кто-то крикнул:
– Тихо! Его высокое величество желает говорить!
Подождав, пока стихнет шум, Тими заговорил ораторским тоном:
– Я уверен в том, что вы, господа, обшарите здесь все углы и прихватите все, что только есть в нашем дворце. Высочайше повелеваем вам подмести все подчистую.
Снова поднялся шум и хохот.
Тими поднял руку.
– Тихо! Тихо!
– Слушайте его высокое величество!
Когда опять наступила тишина, Тими продолжал свою речь:
– Господа! Я нисколько не сомневаюсь в том, что албанское королевство приказало долго жить. Чтоб ему никогда больше не воскреснуть!
– Аминь! – выкрикнул кто-то.
Все засмеялись. Лёни даже позабыл, где находится, и смеялся от всей души.
Он вдруг почувствовал чью-то руку на своем плече.
– Лёни.
– Хамди!
Он кинулся к товарищу.
– Уйдем отсюда.
В коридоре они еле протиснулись сквозь толпу сновавших туда-сюда людей с добычей на плечах.
Во дворе какой-то человек в высокой феске вел под уздцы двух белых венгерских лошадей, следом трусил белый жеребенок.
– Куда ведешь? – окликнул парень, вбежавший в ворота парка.
– Домой!
– Да брось ты их, недотепа, ведь все равно отберут! Куда спрячешь?
– А это уж мое дело! Пускай найдут, коли они такие умные!
– Как ты здесь оказался? – спросил Хамди.
– Сам не знаю.
– А Хаки где?
– Да я потерял его, когда вышли из тюрьмы, темно было. Ты знаешь, Хайдара убили.
Хамди остановился.
– Да ты что!
– Убили Хайдара! Подло убили!
– Кто убил?
– Его враг, Абаз Купи.
Им загородили дорогу.
– Что там во дворце происходит?
– Грабят, вот что.
– А его высокое величество где же?
– А его собачье величество давным-давно в Греции! – зло крикнул Хамди.
– Да ну!
– Албанец – он албанец и есть, – сказал кто-то. – Ему лишь бы где поживиться.
– Недаром говорят: «Arnavut bicimsiz millet», [86] – добавил другой.
Лёни с Хамди свернули в переулок.
– Куда ты меня ведешь, Хамди?
– Ко мне домой.
– А Хаки?
– И Хаки найдется.
86
Убогий
XIII
Господин Вехби Лика приколол к черной рубашке итальянский орден, поправил галстук и застыл перед зеркалом, с удовольствием оглядывая себя в новом одеянии. Затем принялся отрабатывать фашистское приветствие, вскидывая руку вверх. Попробовал было поднять руку, полусогнутую в локте, но в конце концов остановился на том, что руку надо поднимать не сгибая и как можно выше, это будет свидетельствовать о «бодрости и жизнерадостности журналиста нового фашистского порядка».
Довольный собою, он сунул в задний карман брюк блокнот и отправился в парламент: в тот день «отцы нации» давали еще одно представление, последнюю комедию в честь «гостей». Впрочем, последнюю ли?
Зал заседаний поражал чернотой, но не оттого вовсе, что депутаты надели траур по утраченной независимости Албании или по случаю бесславного падения своего хозяина Ахмета Зогу. Просто большинство «избранников народа» успели облачиться в фашистскую форму.
Заседание на сей раз открыл не древний председатель парламента; некоторые депутаты пожалели даже, что им не удастся подремать под его бормотанье. Вместо него на трибуне появился Джафер-бей Юпи, друг и ближайший соратник его высокого величества Зогу Первого, его правая рука, главный инспектор королевского двора, главный советник короля албанцев, удостоенный медали «Моим товарищам», и прочее и прочее. Его превосходительство, я уверен, всенепременно поднимет голос протеста против учиненного над Албанией насилия, голос его вознесется под небеса, оповещая весь мир, что есть еще в Албании истинные патриоты, такие, как он сам, и они не смирятся вовек с грубым захватом независимой страны. Много гневных слов услышат сегодня «отцы нации» на своем историческом заседании. И как по сигналу они поднимутся, чтобы выразить свое возмущение, чтобы потребовать…
Так оно и будет. Посмотрите только, как взволнован Джафер-бей! Даже голос дрожит. Бедный, он почти рыдает!
– Тихо!
– Слушайте!
Непременно послушаем!
Прошу вас, не обращайте внимания на кое-какие нескладности в речах «отцов». Им тогда было не до стилистики, а нам не подобает поправлять их.
Джафер-бей, оглядев сквозь слезы зал, воскликнул:
– Албанский народ знает меня!
Зал ответил понимающим бормотаньем:
– Ну о чем разговор, Джафер-бей? Конечно, знает!
– Знает, знает!
Оратор не унимался:
– Я говорю от души!
В зале снова ропот:
– И это ни к чему, Джафер-бей. Перестань ты, мы и так тебе верим!
Не обращая внимания на возражения, Джафер-бей продолжал:
– Вот уже более четверти века наша Албания независима. И за эти годы мы показали всему цивилизованному миру, что находимся в сердце Европы и не способны управлять собой. Наше беспомощное управление убедило мир в том, что мы идем к опасности, а именно опасности расчленения Албании. Наша единственная надежда – это гениальный и любимый дуче, который ради нас пошел на моральные и материальные жертвы. Он спас Албанию, и потому я всем сердцем приветствую приход в Албанию славной итальянской армии.