Под волнами Иматры
Шрифт:
– Про змею рассказывай, про змею!
Кондратьев встрепенулся. Ему очень льстило это общее внимание.
– Полюбился ты мне, парень, – хлопнул мастеровой его по плечу, когда рассказ был кончен. – Выпить желаешь?
– Выпить? Отчего же? Коли угощают, выпить всегда можно, это натуре не повредит.
– Так пойдем в сторожку, так и быть, угощу! На работу не нужно?
– Какая работа тут! Из-за змеиного страху на сей день от всего освобожден.
– Так и гуляй душа! Нужно же человеку в
Мастеровой обнял сцепщика за плечо, вытащил из кармана бутылку водки и, помахивая нею, заорал:
– Гуляем, вот мы как!
Пара новых друзей удалилась, а вслед им понеслись затаенные вздохи, и даже кто-то во всеуслышание высказал мысль:
– Привалит же счастье! Из-за змеи угощают!
Новые друзья отошли подальше и расположились на откосе канавы. Приложились для первого знакомства к бутылке, и Алексей Кондратьев начал заметно хмелеть. Он болтал без умолку. В болтовне его перемешались и рассказы о змее, и его надежды на получение награды за найденный портрет.
– Уж как пить дать – получу! – хвастался он. Если этого барина не найду, от сыскного награждение будет, вот я какой!
– Сыскное-то причем? – удивился мастеровой.
– Очень причем… Ты думаешь, что? Я давеча и говорить не хотел, да о портрете проболтался…
– Что? Ничего я не думаю!…
– Потому и не думаешь, что глуп ты, как я вижу…
– Уж и глуп будто?!
– Само собой… Портрет-то я где нашел? Ты мне скажи – где?
– А, ну, тебя и с портретом-то! Почем я знаю?!
– То-то и дело, что не знаешь… Кабы знал, так все бы смекнул… Где бутылка-то?
Кондратьев одним духом осушил остатки.
– Слышь ты, – совсем пьяным голосом заговорил он, – портрет тот я нашел в том самом вагоне, в коем сюда, в Питер, мертвый барин с дочкой приехал, и в той самой купе, где он помер…
– Ну, так что же из того?
– Глуп ты, а еще мастеровой! Может, это портрет-то евойный, мертвого барина? Так дочке приятно.
– А ты покойника-то видел?
– Нет, он на станцию прямо проехал.
– А я вот видел!
– Ты? – удивился Кондратьев. – Где сподобился?…
– Фонарь электрический починяли, когда тот поезд подошел, при мне вынесли… Знаешь что?
– Что еще?
– Портрет-то у тебя где?
– Дома схоронен.
– Так ты тащи его сюда.
– Зачем?
– Посмотрю я, сразу узнаю, тот это или другой… Тебя жалею, ни за что ни про что втешешься!…
Кондратьев был уже пьян и плохо соображал. Однако доводы нового товарища показались ему убедительными.
– А ты… ты не надуешь? – спросил он, поднимая отяжелевшую голову.
– Кого? Тебя-то, своего брата Исаакия? Вот корысть была!
– Коли не надуешь, да выйдет что у нас из этого, так я тебя уважу, поделимся…
– И на том спасибо…
– Сплоховал, брат, сам знаю, что сплоховал… Так принести?
– Портрет-то? Уж это, как ты хочешь…
– Я принесу… Выпить бы теперь важно было…
У собеседника сцепщика был, очевидно, с собой большой запас хмельной влаги. Не успел Кондратьев выразить свое желание, как у мастерового в руках появилась новая, полная вина бутылка. Он торжественно потряс ею перед носом товарища и многозначительно произнес:
– А это что?
– Дай! – потянулся к бутылке Кондратьев.
– Шалишь! Чего мне тебя зря угощать-то? Принесешь портрет, пей, сколько твоей душе будет угодно, а до тех пор ни-ни…
Сцепщик был уже так пьян, что готов был на все, только бы продолжить выпивку.
– Так не дашь? – вскрикнул он.
– Принеси портрет сперва!
Кондратьев вскочил на ноги.
– Ну, быть по-твоему, – произнес он, – принесу. Надуешь – убью! Здесь меня жди… Сюда приду.
Он пошел, слегка покачиваясь, в сторону довольно далеких строений. Начинало уже темнеть, но до наступления вечера было все-таки далеко. Когда Кондратьев несколько отошел, его товарищ тоже быстро, без всякого признака опьянения, вскочил на ноги.
Порывистым движением он расстегнул ворот рабочей блузы и вытащил из-под нее порядочной величины кожаный мешок, висевший на ремнях на шее; не снимая ремней, собеседник сцепщика поднял мешок и сильно потряс его около своего уха. Он, видимо, был очень озабочен и, убедившись на слух, что заключавшееся в мешке цело, поспешил засунуть его обратно под блузу и бегом пустился догонять уходившего Кондратьева.
– Постой, постой! – кричал он на бегу. – Чего мне тебя здесь ждать? Вместе пойдем!…
Сцепщик приостановился, и оба новых друга, обнявшись, пошли через поле. Скоро они скрылись во мгле наступивших сумерек.
Вечером того же дня Пантелей Иванович Ракита, измученный, голодный, вернулся домой. Более суток он был на ногах.
– Ну, что твоя змея? – спросила Пантелея Ивановича жена.
Ракита только рукой махнул.
– Глупости все, вздор! – рассердился он. – Зеленый змий там был, а не змея! Вот что!…
– Однако, говорят…
– Глупости говорят!
– Да не о змее вовсе… Говорят о какой-то фотографии, найденной в том вагоне, где привезли этого миллионера Воробьева.
Пантелей Иванович, когда его супруга говорила это, закуривал послеобеденную сигару. Словно что-то ударило его, когда он услыхал эти слова. Сигара вывалилась из рук, и он уставился на жену недоумевающим взором.