Под Южным крестом
Шрифт:
Ропот струи вдруг прекратился, и неожиданно наступившая тишина сейчас же разбудила их.
— Господин Андрэ, — сказал Фрикэ, — что это за чертовщина? Почему ручей перестал течь?
— Я только что хотел сказать тебе то же самое.
— Нет ли в этом какого-нибудь фокуса?
— Странно, странно. Я ничего не понимаю.
— Подождем. Завтра узнаем.
С этим философским ответом Фрикэ заснул, а на утро проснулся первым. Он сразу же пошел на край утеса, нагнулся вниз и убедился, что за ночь ручей исчез.
У парижанина невольно вырвался крик удивления:
— Черт возьми! .. Отверстие заткнули! Его заделали ночью! Да еще как искусно: место, где оно было, едва можно узнать
ГЛАВА XI
В ту минуту, когда Фрикэ издал возглас удивления по поводу пропажи ручейка, километрах в четырех от того места происходила возмутительная сцена.
Если идти по узкой, едва протоптанной дороге по другую сторону озера, то на пути вдруг, как из земли, вырастет низкий и неуклюжий дом в виде блокгауза, окруженный высокими прямыми деревьями с шапкой тусклой и пыльной зелени. Этот дом построен очень просто из нетесаных смолистых бревен и состоит из двух очень низких корпусов с такими узкими окнами, что их скорее можно принять за амбразуры для стрельбы из пушек, чем за отверстия для пропуска во внутрь дома веселых солнечных лучей.
Оба корпуса параллельны и почти симметричны. Их разделяет двор шириною около пятидесяти метров и окружает забор из таких же прочных бревен, как и самое строение. Один корпус выходит фасадом на озеро, а другой — на долину.
Этот некрасивый и даже мрачный дом — гостиница, где сходятся на нейтральной полосе мелкие золотопромышленники, пастухи, рудокопы и лесовики.
По странному, абсолютно непонятному капризу, хозяин гостиницы, словно не гоняясь за посетителями, выбрал для такого заведения совершенно неудобное место: с одной стороны крутой, недоступный берег озера, с другой — трудная, неровная дорога, и, вдобавок ко всему, полнейшая глушь. Года три или четыре назад, когда обанкротилась одна компания, вздумавшая искать золото на пустынных и скудных берегах Тирреля, на соседний лес совершила набег толпа дровосеков, человек двадцать, которая начала безжалостно рубить деревья. Вскоре, как по волшебству, из громадных бревен возникло человеческое жилище. Затем к дому подъехала огромная фура, запряженная двенадцатью быками, а через два дня работники получили расчет и ушли. Фура постояла за оградой дома три дня, а потом уехала неизвестно куда.
Лесной замок стоял в уединении несколько лет. Лишь изредка забредет в него умирающий от голода пастух или подойдут к его воротам несколько негритов и попросят чего-нибудь поесть, зная, что белые почти никогда не отказывают в подаянии. По временам, приблизительно раз в полгода, в ворота дома въезжала фура и быстро возвращалась обратно, сдав свой таинственный груз.
Но вдруг диггеры открыли богатый прииск, тот самый, где отличился Фрикэ, спасая Жана. Вся окрестность оживилась, и таинственный дом открыл для посетителей свои мрачные ворота. Он получил пышное название гостиницы-ресторана, сохранив, однако, зловещий вид подозрительного притона.
Но золотопромышленники не обращали внимания на наружность. Вино в гостинице подавалось превосходное, пища сытная, а хозяин, умевший замечательно готовить
О себе он ничего не рассказывал. Внешность его была далеко не привлекательной. Ростом он был пяти футов и десяти дюймов, сложен как атлет и в обращении пренебрегал самыми основными правилами вежливости. Его широкий рот, усаженный зубами, которым позавидовал бы любой волк, открывался лишь для того, чтобы отказать в кредите тому из потребителей, у кого потребности желудка оказывались несоразмерными с платежеспособностью кошелька. Если такой потребитель надоедал ему своими приставаниями, ландлорд угощал его ударом кулака. Если же побитый забывался до такой степени, что давал сдачи, ландлорд сурово вынимал из-за пояса огромный английский револьвер-«бульдог». Раздавался выстрел, прибегала прислуга и уносила труп, который тут же выбрасывался в озеро на съедение многочисленным рыбам.
Впрочем, такая трагическая развязка случалась редко. Ландлорда и его привычки знали все и волей-неволей мирились с этим. Зато, в свою очередь, он был в высшей степени молчалив и никогда не вмешивался в дела своих клиентов. Когда требовалось уладить ссору между двумя друзьями, стоило только сделать ему знак, подмигнуть, и он сейчас же обращался к остальным посетителям с просьбой удалиться в другой конец зала. Между ними и дуэлистами протягивалась веревка, и дуэль начиналась. Обычно она оканчивалась смертью, но зрителей это нисколько не смущало. Они, по большей части, сами были народ привычный, чтобы не сказать отпетый.
Ландлорд считался богачом, и, вероятно, это было справедливо, но ни один смельчак не решался покуситься на его деньги. Охотников чужого добра удерживал страх перед законом Линча, с которым шутить опасно, и, кроме того, никто не знал, куда прячет ландлорд свои сбережения. По крайней мере, самые ловкие пролазы, стараясь выяснить это, постоянно оставались ни с чем.
Втихомолку поговаривали, что дом ландлорда стоит на месте старых шахт, вырытых еще обанкротившимся обществом. Эти шахты вели в нескончаемые подземные галереи, многие из которых проходили даже под озером, а так как расположение этих галерей никому не было известно, то даже самые смелые головорезы не отваживались спускаться в этот таинственный лабиринт. Ландлорд только посмеивался, слушая эти «бабьи толки», и преспокойно занимался своим делом.
Дня за два или три до той оргии в мрачном доме, о которой мы упомянули в начале главы, мимо жилища ландлорда проходило человек двадцать свагменов — ирландцев, немцев и англичан. Свагменами называют поденщиков, переходящих с места на место с узлом (swag) за спиной. В этом узле находится обычно разная мелочь и запасная пара сапог.
Свагмены представляли собой жалкую толпу оборванцев, изможденных трудом и лишениями. Они шли молча и уныло, по-видимому, не собираясь завернуть к ландлорду.
Но он сейчас же почуял наживу. Не всегда внешность свагменов соответствует действительности. Иногда их нищенский вид скрывает большой заработок, полученный на прииске, или за стрижку овец, или выпас скота.
Всякому кабатчику хорошо известна жизнь людей этого рода. Он знает, что эта жизнь очень похожа на житье матросов, которые во время плавания вынуждены воздерживаться от многого, а ступив на землю, жадно набрасываются на удовольствия. Свагмены во время работы ведут жизнь, пожалуй, еще более скучную и воздержанную, но уж зато, когда дорвутся до возможности тряхнуть заработанными деньгами, не знают удержу и предаются наслаждениям в чисто эпических размерах.