Под знаком розы и креста
Шрифт:
– Это тоже немаловажные данные, – сказала я. – Хоть вы и правы, со стороны они ерундой кажутся. Но вы, Прохор, продолжайте.
– А я про что говорил?
– Про то, что про этих ты ничего сказать не можешь, а про другого можешь, – подсказал Степан.
– Ну да! Был еще один типус! С ним Пискарев несколько раз вдвоем обедал. И вели они себя тише воды и ниже травы. Все шепотом да шепотом! Да с оглядками.
– Очень нам это подозрительным показалось! – вставил веское слово Василий.
– Да! – подтвердил Прохор. – Очень подозрительно.
– Описать сможете?
– Это как? Я рисую плохо.
– Не
Прохор вдруг захихикал, но сам себя и одернул:
– Простите, смешно вышло. Оттого что волос у него не было.
– Лысый или бритый? – уточнила я.
Прохор задумался, почесал кончик носа:
– Лысый по большей части. А остальное бритое. Вот тут и тут волоса были бы, если бы не брил их.
– Лоб какой? Высокий он или узкий?
– Наверное, высокий. Вот такой, – Прохор приложил к своему лбу всю пятерню.
– Уши не заметил?
– О! Большие, круглые.
– А мочки у ушей?
– Не помню.
– Нос?
– Нос как нос. Чуть картошкой, но не слишком. Да! Усы у него вот до сюдова!
Он опять прибег к помощи пальцев и показал, что усы у того человека росли не только над губой, но спускались на подбородок. И, видимо, упреждая мой следующий вопрос, сообщил, что губы у того человека тонкие и зубы, кажись, все на месте. Дальше мне снова пришлось подсказывать.
– А стоя ты его видел? Какого он роста, толстый или тонкий?
– Ростом он тому Пискареву вполголовы. Он разок, как уходить собрались, шепнул ему на ухо, так чуток на цыпочки встать пришлось, потому как затылком Пискарев ему в нос упирался.
Вот! А я даже не знаю, какого роста был Пискарев.
– Он не шибко толстый, животик оттопыривается, а так не толстый, – продолжил Прохор. – Папка таких сытыми зовет.
– Про одежду расскажи, – подсказал в этот раз Степан.
– Одежда у него обычная. Сюртук, жилетка, штаны. Это, котелок! И пенсне! Он, как кушать подадут, всегда пенсне надевал и в тарелки всматривался. Вроде все?
– Ты ж говорил про запах! – напомнил товарищу Васька.
– Да не я говорил, отец говорил. Я ж у отца про все выспросил. Он сперва ругать меня начал, а после, как я объяснил, что если мы чего важного вспомним и полиции скажем, то, может, помощь им окажем в поимке преступника, сам вспоминать начал.
– Это вы ему так посоветовали объяснять?
– Мы, – признался Васька.
– Очень верно посоветовали, – похвалила я. – И что же ваш отец, Прохор, вам сказал?
– Что от того посетителя лекарством пахло. Только не совсем лекарством, не как в аптеке или в больнице, а как-то иначе.
– А вот это просто замечательно! – воскликнула я.
– Да чего тут замечательного, если нюхать противно?
– Это замечательная примета, очень важная, – объяснила я. – Ваш отец не слышал, как Пискарев к тому господину обращался?
– Не-а. Не слыхал. Я ж говорил, что они все больше шептались, чем вслух говорили.
– Может, голос его слышал?
– Голос слышал, но, видно, обычный голос был, раз не сказал ничего.
– Вы уж переспросите его, тонкий голос или низкий. Это тоже может важным оказаться. А заодно еще спросите, курил ли он и что курил: трубку, папиросы
– Спрошу.
Тут все трое моих сыщиков слегка приуныли. Они-то полагали, что разузнали все, а тут вон сколько вопросов без ответов осталось. Пришлось их подбадривать, говорить, что вот сама я, к примеру, даже не задумалась о том, что нужно такие знакомства проверить. Кажется, успокоила.
– А их правда могут в тюрьму посадить? – вдруг выпалил Прохор, указывая на приятелей.
За что получил кулаком в бок от сидящего рядом с ним на диване Васьки. Степан же просто отвел глаза и сделал вид, будто рассматривает корешки книг в шкафу. А мне пришлось задуматься над ответом. Похоже, что Василий и Степан расписали свои подвиги на ниве сыска самыми яркими красками. И возможность оказаться в тюрьме выглядела для них едва ли не как награда за те подвиги. И как тут ответить, чтобы задор их сыщицкий не сбить и не поощрить на глупости разные?
– Если узнают про некоторые незаконные детали розыска, что они проводили, то могут и в тюрьму определить, – осторожно начала я. – Но я надеюсь, что этого не произойдет. Ведь для важного и доброго дела они закон нарушали и покуда ничего серьезного в этом плане не сотворили. А вот на допросе им, скорее всего, побывать доведется. Хорошо хоть адвокат пока за них вступился. Так что, может, до родителей дело и не дойдет.
Высказанная мною угроза разоблачения перед родителями, о которой молодые люди, похоже, подзабыли, подействовала верным образом – мои сыщики притихли. Родительский гнев им казался пострашней тюрьмы. Я постаралась направить их пыл в правильное и безопасное русло, велела побольше узнать про того господина, что обедал с Пискаревым и вел с ним тайные (а то какие же еще!) беседы. Если разрешит отец Прохора, так нужно будет расспросить официантов и другую обслугу в трактире. А еще извозчиков, из числа тех, кто постоянно к трактиру подъезжает. И велела передать отцу Прохора благодарность от адвоката человека, безвинно обвиняемого в том убийстве. А еще попросила новые планы обсуждать для начала со мной, чтобы мы не помешали вдруг друг дружке.
Проводив тайных агентов и сыщиков, я наконец достала из кармана неожиданно там обнаруженный листочек. В нем без обращений и предисловий были записаны приметы неназванного человека. И они совпадали с теми, что только что изложил Прохор Антипов.
21
День в отношении сыска выдался насыщенным встречами. Ближе к вечеру нас навестил и господин Широков, предварительно испросив разрешения по телефону.
Маменька на этот раз не стала оставлять нас для беседы тет-а-тет, да и никто не был против ее присутствия.
– Ну-с, поскольку мои новости возможно изложить коротко, то, может, с них и начнем? – предложил Осип Иванович.
– Возражений нет, господин адвокат, – приняла я его иронично-серьезной тон. – Излагайте.
– Излагать начнем вот с чего. Я не стал ждать возможности встретиться со следователем, а сам сходил в дом, где ранее проживал господин Пискарев. Рассудил, что без дворника осмотр чердака состояться не мог. Взял и разговорил человека, расспросил его, что да как происходило. Он видел и как окурки нашли, и вместе с сыщиками на крышу вылазил.