Под знаком змеи.Клеопатра

Обермайер Зигфрид

— Да, — подхватила Клеопатра, — об этом и речь! Провинции истощены гражданской войной. Деньги только начинают стекаться — слишком медленно. Антоний же нуждается в них сейчас, немедленно. Деллий подтвердил это.

— Он мог бы получить их с помощью силы…

— Как раз это мы и хотим предотвратить, не так ли, Ирас? В конце концов, женщины всегда умнее мужчин.

— Да, это так, ваше величество. Мужчина часто еще не продумает до конца то, что женщина уже сделает.

Клеопатра одобрительно кивнула своей приближенной даме, которая снова принялась укладывать ее темные волосы.

— Письма, ваше величество.

— Хорошо, что ты напомнил мне о них, Гиппо. Тебе пришли

два письма из Мерое, их передаст тебе мой секретарь.

По времени написания эти письма отстояли друг от друга на семь месяцев. Одно из них было от моего отца. Он сообщал, что по-прежнему занимает высокое положение, но правитель Теритекас тяжело болен, а правительница всеми силами пытается помешать тому, чтобы его лечил только он. Снова применяется старое бесполезное шаманство и колдовство, и правительница пытается взять всю власть в свои руки, при участии своего сына Акинидада, которому, по ее словам, Геракл должен быть благодарен за то, что его еще вообще пускают во дворец. В последних строках говорилось:

«Я начинаю всерьез подумывать о том, чтобы вернуться в Сиену и окончить свои дни как простое частное лицо. Почему ты пишешь мне так редко? Я получил до сих пор только два письма и очень рад был бы узнать о тебе побольше».

Мне стало стыдно. Хотя за все это время я отправил в Мерое четыре письма, но, очевидно, два из них где-то затерялись.

Второе письмо было от секретаря правительницы Амани-Рены. В нем коротко и скупо сообщалось о том, что правитель Теритекас подобно богу вознесся к солнцу, а его бывший личный врач спустя три недели последовал за ним в страну Запада и был похоронен вблизи царской гробницы.

Меня охватила скорбь, и я вспомнил отца, каким видел его в последний раз, когда мы попрощались и он не захотел провожать меня до лодки, чтобы не устраивать сцен перед посторонними.

Я стоял на палубе царского корабля, и ветер уносил мои слезы в море. Что-то нежно коснулось моих плеч, и я обернулся.

Передо мной стояла улыбающаяся Ирас, которая сразу же стала серьезной.

— Ты плачешь? У тебя какое-нибудь горе? Это из-за писем, да?

— Да, Ирас, мой отец умер в Мерое. Я так надеялся еще когда-нибудь увидеть его…

Она прижалась ко мне и была такой маленькой, что я мог увидеть сверху ее темные волосы.

— Мы, живые, печалимся о мертвых, потому что нам недостает их, и их отсутствие причиняет нам боль. Но сами они ушли в мир, где нет забот, боли и страха — мы скорее должны завидовать им, чем сожалеть о них.

— Ты говоришь, как какой-нибудь греческий философ…

— А ты не ожидал от глупой Ирас ничего подобного — так ведь? Иногда царица приглашает по вечерам поэтов и философов из мусейона, и они читают нам лекции. Кое-что мне так нравится, что я запоминаю это.

— Ах, Ирас, я хотел бы… я хотел бы спать с тобой!

В притворном гневе она нахмурила лоб и отвесила мне легкую пощечину.

— Как это похоже на вас, мужчин! Вместо того чтобы благородно и с достоинством предаться печали, вы бросаетесь на шею ближайшей женщине и хотите оказаться с ней в постели. При этом мы ведь едва знакомы.

— Но, Ирас, мы ведь познакомились еще в Риме, пять лет назад. Я смотрел на тебя чаще, чем на других женщин! Я даже не знаю…

— Смотрел! — воскликнула она. — Видел, но не пробовал. В Александрии ты, наверное, оставлял все деньги у каких-нибудь проституток. Довольно!

— Ирас, — сказал я нежно, — ты мне всегда нравилась, но теперь я люблю тебя.

Должен согласиться, что эти слова были не совсем искренними, но они сорвались с моих губ, прежде чем я успел об этом подумать.

— Хватит об этом! В конце концов, нам

надо обсудить кое-что поважнее. Завтра утром царица хочет во всем величии появиться в Тарсе без всякого предупреждения, чтобы это было неожиданностью для Антония. Ее корабль будут сопровождать еще шесть судов. Она хотела бы, чтобы ее ближайшие друзья — а ты к ним безусловно относишься — были при этом рядом с ней. Тебе нужно подойти к распорядителю, который оденет тебя и укажет каждому, где он должен будет стоять.

— Слушаюсь, госпожа, — пробормотал я, склонившись в нарочито глубоком поклоне.

Она дала мне вторую пощечину, на этот раз посильнее, и удалилась — прямая, гордая и, видимо, переполненная презрением к мужчинам такого сорта. Ее маленький упругий задик при этом очень отчетливо обозначился под гиматием, который она — намеренно или нет — запахнула потуже.

Все было подготовлено и заранее предусмотрено. Еще в Александрии для меня было сшито великолепное платье. В качестве подарка прилагалась еще золотая цепь с медальоном, на одной стороне которого была изображена царица, а на другой — жезл Асклепия с обвившейся вокруг него змеей.

Река Кидн образует у Тарса лагуну, так что нашим баркам, украшенным цветами и парчой, не пришлось следовать в кильватере царского корабля, как утятам за уткой. Две барки плыли перед кораблем, две — по бокам, а две остальные — позади позолоченной кормы. Ветер величественно надувал пурпурные паруса, покрытые серебром весла нежно и беззвучно погружались в воду, как будто лаская ее. Все это происходило в такт воодушевляющей музыке, которая уже издалека отчетливо, но не резко и не навязчиво объявляла о приближении Исиды. Греческие историки единодушно изображают Клеопатру в одеянии Афродиты. Однако никого из них не было при этом, иначе они непременно заметили бы, как пылал золотой солнечный диск в ее диадеме с уреем [36] , упомянули бы, что в левой руке она держала серебряный систр [37] , а ее одеяние из золотой парчи было завязано на груди в узел Исиды. Конечно, издалека все это было видно не так отчетливо, и, возможно, Клеопатра как раз и хотела предстать в облике почитаемой здесь богини Афродиты, которая явилась к потомку Геракла, воскресшему Дионису. В образе Диониса несколько месяцев назад Антоний въезжал в Эфес. Его восторженно приветствовали жители города, одетые вакханками, нимфами и сатирами. Я знаю, что римляне без особого воодушевления относятся к таким маскарадам, и Октавий никогда не стал бы устраивать ничего подобного.

36

Урей — священная змея, ее изображение украшало корону фараонов.

37

Систр — трещотка, которая использовалась при отправлении культа Исиды.

Впрочем, в любом случае, представлялась Клеопатра Исидой или Афродитой, свита ее была вполне достойна богини.; Ее сопровождали несколько дюжин прекраснейших девушек, одетых нимфами и нереидами. Дым из многочисленных кадильниц окутывал великолепный корабль с богиней белыми душистыми клубами. Ветер относил их к берегу, и собравшиеся там люди, вдыхая их, чувствовали торжественность момента и приходили в экстаз.

Клеопатра неподвижно возлежала на золотом ложе, украшенном драгоценными камнями, под тяжелым пурпурно-золотым балдахином. Она была подкрашена по египетскому обычаю, и взгляд ее был неподвижен и прям, как у статуи богини.