Под знаменем Льва (=Конан-Освободитель)
Шрифт:
Принц Кассио созерцал эту сцену от начала и до конца. В Мессантии при упоминании о Конане придворные морщили носы, называя его полуграмотным дикарем, которого только нелепый случай сделал главой войска. Теперь же принц оценил и природную силу, и живость ума северянина. Оценил и преданность цели, и необычность решений, иначе говоря, все те качества, благодаря которым его одинаково любили и уважали и аристократы, и простые наемники. «Этот человек, — подумал про себя принц, — рожден повелевать. Ему на роду написано стать королем».
С двух сторон поддерживаемый оседлавшими своих лошадей оруженосцами,
В полулиге от лагеря двое аквилонских разведчиков, которых оставили накануне наблюдать за действиями мятежников, собрались было позавтракать на обочине той самой дороги, что уходила к Саксульскому перевалу. Когда до их слуха долетел рев боссонитов, оба встревожено переглянулись.
— Что там еще такое? — сказал один солдат помоложе.
Его спутник приставил ладонь козырьком к глазам:
— Слишком далеко, не увидеть. Но что-то наверняка случилось, раз они так орут. Надо доложить об этом командующему. Я поеду, а ты оставайся здесь.
Легионер проглотил последний кусок, поднялся, отвязал от дерева лошадь и сел в седло. В утреннем воздухе топот копыт отозвался раскатистым эхом.
Одним легким движением поднятой руки Конан мгновенно утихомирил людей, а затем обратился к ним с речью. Чтобы гнать отступающего противника, сказал Конан, из всей армии выбрали их отряд. Лучникам предстояло догнать легионеров, незаметно подойти вплотную и обрушить на ничего не подозревавших солдат град стрел. Стрелять надо будет спешившись, из укрытия, распределившись на группы по два или три человека, а когда противник опомнится, немедленно отойти.
Во главе каждого отряда пойдет опытный кавалерист, который сумеет и справиться в пути с какой-нибудь заартачившейся лошадью, и присмотреть за животными, пока боссониты будут вести стрельбу. Если же кто-то из их отряда никогда раньше не ездил верхом — Конан мрачновато ухмыльнулся, — им ничего не остается, кроме как покрепче держаться за гриву, хорошей выездки никто от них требовать на станет.
Вскоре новоиспеченная конница под командованием недавно сбежавшего аквилонского наемника по имени Паллантид ровной рысью вышла из лагеря и отправилась вслед за легионерами.
Они догнали вражеское войско у подножия кряжа — обоз и пехота не давали Прокасу возможности двигаться быстро. Присмотрев себе отряд копейщиков, болтавшийся в хвосте колонны, боссониты спешились и принялись за дело. Не один легионер успел упасть, сраженный бесшумной стрелой, прежде чем топот копыт и лязг оружия и доспехов не возвестил о приближении конницы. Тогда боссониты потихоньку убрались в лес. Потери их ограничились тем, что один из лучников, никогда прежде и близко не подходивший к лошадям, упал и сломал ключицу.
Три дня подряд боссониты преследовали легионеров, подобно псам, хватающим за пятки вора. Нападая из укрытия, они немедленно исчезали, лишая противника возможности развернуться и отразить удар, — исчезали в тысяче щелей, изрытых ветрами и непогодой на морщинистом челе гор.
Амалиус Прокас в ярости проклинал все и вся, но поделать ничего не мог. Стрелы, пущенные невидимыми руками,
Выбор у Прокаса был невелик. Он не мог остановиться — и места, и воды для лагеря на перевале было маловато. Не мог и начать сражение — противник не желал выходить из укрытия леса. Конечно, если бы задаться целью, легион разметал бы назойливых преследователей, как солому по ветру, но тогда он неминуемо бы вернулся в Паллосскую долину, где наверняка ждут аргосийцы.
Так что Прокас в угрюмом молчании продолжал катить в своей колеснице, лишь отправляя отряд легкой конницы отогнать неприятеля, когда удавалось заметить, откуда прилетела стрела. Потери среди легионеров по численности были относительно небольшие. Но люди устали от постоянного напряжения. С каждым днем падал боевой дух и рос страх перед гневом Нумедидеса, который вряд ли собирался простить провал предприятия.
В довершение ко всему в горловине Саксульского перевала головной отряд угодил под лавину. Вконец помрачневший Прокас приказал завалы расчистить, разбитые телеги с дороги убрать, а всех получивших смертельные ранения — людей, лошадей и волов — добить «ударом милосердия». Вниз войско пошло быстрее, но смятение в его рядах продолжало нарастать.
Амалиус Прокас, как никто другой, по достоинству оценил киммерийца. Отступая, он испытывал одновременно стыд за свое бегство и удивление перед неугомонной изобретательностью варвара. Но чем дальше гнали его лучники-боссониты, тем больше в нем нарастал гнев, и Прокас поклялся кровью смыть позорное пятно с не запятнанной прежде ничем чести воина.
На третий день и без того пасмурный небосклон затянули свинцовые тучи. Усталые легионеры вышли на южный берег Алиманы вблизи Ногары. Прокас не сразу принял решение — он опасался нападения во время переправы.
Боялся и быстро сгущавшихся сумерек, зная, что в темноте непременно потеряет часть людей и обозного скарба. Разбить же лагерь, не переходя реку, означало самому пригласить неуловимых призраков перебить измотанных дорогой и напряжением солдат.
Прокас в досаде прикусил губу. Ну что ж, решение напрашивалось само собой: если легион не в состоянии обеспечить себе надежный ночлег — чем скорее он окажется на своей земле, тем спокойней. Конечно, ночная переправа — это риск, но все же лучше, чем подставлять головы под вражеские стрелы.
Так, задумавшись, командующий не заметил, что к колеснице подошел один из его капитанов. Капитан — тяжеловесный грубоватый гигант, судя по всему боссонит, — отдал честь и обратился к Прокасу:
— Господин, мы ждем приказа к переправе. Чем дольше мы тут будем торчать, тем больше дыр в наших шкурах успеют понаделать чертовы лучники.
— Знаю, Громель, — холодно отозвался старый воин. И, подавив вздох, он коротко махнул рукой: — Отдавай приказ к переправе! Но когда я думаю, что на этот раз придется убраться, поджав хвост, мне так и хочется развернуться. Если бы не политика…