Под знаменем Сокола
Шрифт:
И, дыша густым перегаром, он поочередно привлек к себе сияющую от радости Войнегу и полуживую от отвращения княжну.
Кромешники меж тем один за другим незаметно сбрасывали остатки человеческого облика. Кто-то лез ко всем обниматься-брататься, кто-то пустил слезу, оплакивая свою сиротскую судьбу, кто-то с пеной у рта пытался доказать остальным, насколько они неправы. Кто-то затянул похабную песню, кто-то принял ее содержание на свой счет и полез в драку. Кто-то тщетно искал в глухой стене дверь, кто-то пустился в пляс, но поскользнулся на остатках
Ратьша хоть изрядно захмелел, но на ногах держался твердо, даже какое-то время пытался на правах хозяина отдавать распоряжения и молодецкой рукой разнимать драчунов. Когда же за окном отгорела вечерняя заря, он убедился, что его людям весело и без него, и поднялся из-за стола.
— Ну что, моя княгинюшка! — потянул он за собой Всеславу. — Пора! Пойдем, ты меня разуешь, а там и я покажу тебе то, что ты еще не видела. А коли видела, — добавил он, и его синие холодные глаза недобро сверкнули, — не сносить Незнамову сыну головы, да и тебе тоже!
Всеслава молча повиновалась. Не сознавая, что делает и куда бредет (ох, и долгим же ей показался путь от стола до лестницы), она попыталась отыскать глазами скоморохов. Но, как назло, те куда-то запропастились, даже дед Молодило, и тот сбежал, а ведь ему вроде бы полагалось до самого утра наравне с тысяцким нести стражу, охранять покой и благополучие молодых. Впрочем, Очесок своими обязанностями тоже решил пренебречь.
— Слышь, Мстиславич! — окликнул он хозяина, когда тот уже добрался до всхода. — Нехорошо как-то получается. Ты там собираешься предаваться утехам и усладам, а нам что же, такую ночь проводить насухо?
— Почему насухо, — не понял его Ратьша, — Пива да медов хоть залейся!
— Я о другом. Вот кабы ты не всех чернавок хазарам давеча сговорил…
— Лучше Тешиловский полон стеречь нужно было, — рассмеялся в ответ княжич. — Хотя…
Он задумчиво поглядел на задремавшую за столом Войнегу и, приняв какое-то решение, тряхнул головой, разметав по плечам сивую гриву.
— А вот эта чем вам не девка? Белая да румяная, обнимает крепко, а уж как любит — живым не уйдешь! Коли кому неймется, задирайте подол смело! Я дозволяю, да и она вряд ли откажет! Она у нас добрая!
Кромешники одобрительно загомонили: щедрый подарок княжича пришелся им явно по душе. Зато Войнега, с которой мгновенно слетел весь хмель, потрясенно метнулась вон из-за стола:
— Ты шутишь, княже? Разве не с тобой мы нынче в красном углу сидели, свадьбу играли? Разве не ты меня своей женой называл?
— Тебя? — Ратьша оскорбительно расхохотался. — Да я еще не повредился умом, сотникову дочь, блудодейку беспутную, княгиней называть!
— За что ты так ее, Мстиславич! — взмолилась Всеслава, перед ужасной участью подруги забывшая о том, что наверху ждет ее саму. — Она ведь любит тебя! Ради тебя преступила все, что нельзя преступать: и стыд девичий, и долг дочерний, и Правду людскую!
— А ну ее! — капризно скривился княжич, с интересом наблюдая, как вокруг Войнеги, которая, собираясь
Он открыл дверь в ложницу и привлек Всеславу к себе, впиваясь в ее уста бесстыдным хозяйским поцелуем. Если бы губы девицы жгли каленым железом, это вряд ли причинило бы ей больше страданий.
Всеслава понимала, что сопротивляться сейчас уже бесполезно, но поделать ничего с собой не могла и, сколько хватало сил, билась и рвалась, пытаясь освободиться из ненавистных объятий. С тем же успехом она могла бы попробовать разомкнуть каменные тиски или дубовые колодки. Она даже руку выпростать не сумела — вцепиться ненавистному в лицо ногтями. Ратьша больно стиснул ей запястье, встряхнул ее, едва не сломав хребет, и бросил на ложе, нависая, точно хищник над добычей. В синих хмельных глазах играли ярость и охотничий азарт, похоже, сопротивление девушки его лишь раззадорило.
— Ну что, моя княгинюшка, хочешь порезвиться-поиграть? — улыбнулся он, обдавая лицо Всеславы жаром и хмелем. — Так мне это только любо!
Он хотел добавить что-то еще, гадкое и скабрезное, но почему-то осекся на полуслове. Глаза его расширились от удивления, затем померкли, руки разжались, и он безвольным мешком рухнул на пол.
Девушка хотела было возблагодарить батюшку Велеса и его малое создание ярую хмелинку за то, что на какое-то время оттянули ее муку и позор. Но оказалось, для того, чтобы повалить Мстиславича, одного хмеля недостаточно. Из полумрака ложницы выступил Анастасий, чья правая рука, уже свободная, сжимала тяжелый кованый светец.
— И кто здесь что-то говорил про плеть и обух? — усмехнулся он, глядя на поверженного мучителя.
Убедившись, что Всеславе не требуется особой помощи, молодой ромей проворно задвинул засов, а затем скрутил руки и ноги находящегося в глубоком беспамятстве Мстиславича крепкими ремнями.
— Прости, госпожа, что заставил тебя так долго ждать и волноваться, — обратился он к княжне, едва покончил с делом, — но моему снадобью требовалось время, чтобы подействовать. Да и вершить дела, подобные тем, которые мы с твоими приятелями игрецами задумали, лучше под покровом ночи.
— Так это, так ты…
Только нынче Всеслава припомнила, как ловкач Держко крутился возле пивного котла, явно по сговору с ромеем.
Истолковав замешательство княжны как испуг, Анастасий поспешил ее успокоить:
— Ничего страшного я не подмешивал, кроме винного перегона, которым и твою рану пользовал. Забирает, конечно, хорошо, особенно если смешать с пивом, но последствий, помимо похмелья, никаких.
Еще не докончив говорить, он высунулся из окна и коротко по-совиному ухнул. Тотчас откуда-то снизу прилетел изрядный моток крепкой веревки, снабженный массивным железным крюком, вроде тех, которыми подтягивают к причалу корабли.