Под знаменем Сокола
Шрифт:
— Вот лешачье племя! — негодовал Святослав, хитростям и уловкам предпочитавший честную брань. — Нет бы встретиться в поле да помериться силой, как надлежит мужам. Так нет же, так и норовят напакостить из-за угла!
— На войне все средства хороши, — только пожимал плечами умудренный годами Асмунд. — Мы им предлагали договориться по-доброму, они не захотели, теперь пусть пеняют на себя.
И только Свенельд угрюмо молчал.
Обезлюдевшие села, потравленные поля, сожженные торговые погосты и градцы, ежедневный подсчет раненых и погибших, накапливающиеся с каждым днем усталость и раздражение, и кровь, и кровь, и кровь. Кровь на траве, на песке, на палубных досках. Надрывные, хмельные
Мокшане и их муромские, шокшанские и эрзянские сородичи сражались с отчаянной доблестью людей, которые отстаивают свою землю и мстят за погибших. Руссы отвечали ожесточенным упорством ратников, для которых нет пути назад, с каждым отвоеванным и удержанным поприщем приближаясь к Итилю, и ярое солнце, к восходу которого они стремились, кровавым знаменем осеняло их путь.
Внезапности и доскональному знанию местности, являвшимся основным преимуществом Атямасовых людей, Святослав и его воеводы, помимо численности своих дружин, противопоставляли умение молниеносно реагировать на любой вызов и ратную выучку. Каждый занимался тем делом, которое знал лучше других. И если уроженцы пущ и дубрав кривичи, радимичи и вятичи ратный труд вершили по большей части в лесу, распознавая засады, отыскивая созданные буреломами вражеские крепи, то варяжские и вендские хевдинги показывали мастерство на реке. И здесь одним из самых умелых был Хельги Хельгисон.
Войнег погладил две свежих, еще сочащихся смолой доски правого борта. Плотники трудились вчера до темноты, прилаживая их на место разбитых в щепы, и благодарили Перуна, Велеса и других богов, что так легко отделались.
— Поворачивай вправо!!! Прижимайся к обрыву!!!
Услышав этот приказ Лютобора, Войнег сперва не поверил своим ушам. Нешто тысяцкий умом рехнулся?! Это же верная гибель! Ведь именно с занятого мокшанами правого берега, с крутого откоса, на них летели четырехсаженные дубовые бревна и многопудовые валуны, способные не только прикончить или покалечить десяток человек, но и пробить палубу и днище, пустив ладью ко дну. Потому первым побуждением Добрынича, да и не только его, было, отойдя к низкому левобережью, как-нибудь миновать опасный участок по мелководью.
— Именно на это Атямас и рассчитывает!!! — пояснил Хельгисон, услышав предложение Войнега, и, как обычно, оказался прав.
Хотя здесь в низовьях Ока не мелела даже в межень, быстрое, капризное течение намыло у левого няшистого берега изрядную песчаную банку, в которую с разбегу зарылись несколько полоцких ладей. Как только это произошло, из густых зарослей ольшаника и камыша вынырнули верткие финские челны, несущие воинов муромского воеводы Тёкшоня, вооруженных не только топорами и луками, но и горшками с горящей смолой.
Что же касалось обрыва, то его отвесный, подточенный водой и заканчивающийся наверху широким выступом склон давал находящимся внизу неплохую защиту. Несмотря на все усилия подбиравшихся к самой бровке мокшан, валуны и бревна перелетали через палубу и бултыхались в воду, не причиняя ладьям никакого вреда.
— Интересно, кто у нас накануне ездил в дозор? — сердито проговорил Неждан, вгоняя в мягкий известняк крючья, — Неужто, опять Свенельдовы хоробры?
— Да уж, — фыркнул в ответ Торгейр. — Не заметить валуны и бревна или не сообразить, для чего они приготовлены, надо либо бабой родиться, либо ни в чем, кроме скор и серебра, не разбираться!
Закинув за спину
«Поблагодарили» они мокшан славно. Рукояти мечей и топоров сделались липкими и скользкими от крови, лезвия иззубрились, разбивая вражеские шлемы и разрубая брони. Несколько сотен не самых плохих бойцов потерял на этом берегу Атямас.
— У, ведьмино отродье! Получили по заслугам! — сердито проворчал Сорока, убирая в ножны меч. Он сегодня был трезв и зол и потому сражался на редкость храбро.
— Ну что, Соловей, побывал в нашей шкуре? — не без ехидства приветствовал Незнамова сына после боя отчаянный варяжский воевода Икмор. Вместе с полочанами и подоспевшими им на подмогу гнездовскими и дорогобужскими радимичами он хорошо поучил уму-разуму засевшую в кустарнике мурому.
— Неважно, в чьей шкуре находиться, лишь бы оставалась цела! — отшутился Неждан.
Войнегу шутить как-то не хотелось. Снося мокшанам головы, превращая в никчемную волчью сыть одетые в кольчуги и кожаные доспехи тела, осматривая после боя раненых, предавая огню и земле павших, Войнег вспоминал слова Хельгисона о цене и о вире, которую им всем приходилось сейчас платить. Неужто скудное добро, найденное в опустевших градах и селах, стоило того пота и той крови, которые каждый день проливались, так что Ока едва не становилась соленой. Такой ли дани ожидал алчный Свенельд?
А о чем думал упрямый Атямас? Стоила ли хазарская клятва и видимость защиты от булгар того, чтобы подвергать свою землю разорению, стоило ли достоинство каназора крови и слез ни в чем не повинных людей? Нешто в его краю, как и во всех прочих землях данников каганата, не бесчинствовали хазарские налетчики и охотники за рабами, нешто те куны и гривны, которые каждый год везли мокшане в Итиль, не перекрывали втрое мыты, получаемой с идущих по Оке купцов. Атямас что-то говорил о дочери, живущей в гареме кагана. Войнег попытался поставить себя на его место… и только глухо застонал.
Ох, Всеслава, Всеславушка, кровиночка… княжеская! Этой ночью сотник вновь увидел ее во сне. Пышно убранный чертог окружал девицу. В парче да бархате, злате да каменьях сидела княжна на шелковых мягких подушках. Подносила к устам сахарным пряники печатные, пробовала вина заморские. Улыбалась девица, играла с пушистой каштановой косой, только в изумрудных, таких же, как у Войнега, глазах таилась печаль. Ох, Велес батюшка, спасибо тебе, конечно, за ласку! Не ведает княжеская дочь в твоих чертогах ни обид, ни лишений. Но уж лучше бы отпустил ты ее, как это случается в баснях, в средний, человечий мир! А и неспроста послали боги Войнегу этот сон!
Время новостей
После того, как Святослав взял Муром, буртасы отступили к построенной в устье Оки на расстоянии трех-четырех дневных переходов от муромского Града крепости Обран Ош, своему главному оплоту и твердыне. Понимая, что его противники, к воинству которых присоединились еще и горные черемисы, будут драться до последнего, русский сокол, вопреки своему обыкновению, решил не торопиться и, перекрыв устье Теши, Ушны и Клязьмы, а также все сухопутные подходы к крепости, дал своим людям небольшую передышку. К тому же, он получил вести от новгородского темника Сфенекла, сменившего на время похода на этом месте старого княжеского наставника Асмунда. Словене и псковские кривичи благополучно вышли на Итиль и собирались в течение ближайшей седьмицы добраться до устья Оки. Посоветовавшись с набольшими воеводами, Святослав решил дождаться их прихода, а уж затем скопом ударить на Обран Ош.