Под знаменем Сокола
Шрифт:
— Сами вы болезные, коли не ведаете, не знаете того, о чем весь Корьдно с самого утра гудит! — от возмущения мальчишка даже сел в санях, выпростав из ворота тощую, точно у журавля, шею.
— Это чего ж мы такого не знаем? — нахмурился Войнег.
— А того!
Тойво подождал, пока гридни угомонятся, затем продолжал:
— Княжич Ратьша Дедославский нынче утром, когда госпожа уже выехала, лазутчика поймал, сына вражьего. От него узнал, что в лесах собралась большая ватага, почитай войско целое, что госпожу хотят тайно выкрасть да хазарам вывезти или со светлейшего
Голос отрока звучал непозволительно резко, даже дерзко, однако новости стоили того, чтобы ему это простить. Гридни возмущенно загомонили:
— Да как он смеет, злодей, на самое святое в земле вятичей покушаться! — воскликнул, ероша темно-русые вихры, Чурила.
— Потому и смеет, что злодей, тать ночной, кромешник беззаконный! — в тон ему отозвался Хеймо.
— А ты, помнится, Чурила, еще удалью его восхищался, говорил, что он единственный защитник нашей земли и остался, — припомнил товарищу Сорока. — Хорош защитник!
— Да ничего я такого не говорил! — виновато начал оправдываться гридень. — Разбойник, он разбойник и есть! А про удаль его даже русский князь поминал!
Сорока на это только хмыкнул:
— Удаль! Скажешь тоже! Разве в удали тут дело!
— А в чем же?
— В волшбе и колдовстве! Вот в чем! Говорят, у него в жилах вместо крови — зелье наговорное течет! Потому ему мечи и стрелы русские — тьфу, пустое место. Он через них рысью прорыскивает, малым горностаем проскакивает. Сабли его людей острые, как зубы волчьи, броня крепче камня алатыря, потому как наговорная, простым оружием не пробить!
— Ой, братцы! Страх-то какой! — пискнул кто-то из парней, сжав в руке заветный амулет. — Они ж нас всех перебьют, глазом не моргнут!
— Словно мышат с лягушатами задавят!
— Ох, беда!!! Что делать будем, братцы?
Два десятка пар глаз глянули на Войнега с таким ужасом, словно в них уже отражались смертоносные сабли и стрелы. Старый сотник ребят понимал. Если хранильников внучок ничего не напутал, дела у них действительно складывались не самым лучшим образом. Что бы там ни говорили про Соловья, а науку воинскую он неплохо знал и действовал всегда умело. А если это правда Неждан, решивший свести счеты со Ждамиром и добыть девицу, о которой столько лет мечтал, то и подавно. Да только тот, кто умирает раньше смерти, считай, что и вовсе не живет.
— Что делать будем, что делать будем, — равнодушно и спокойно проворчал сотник. — Что поручили, то и будем. А поручили нам госпожу беречь. И потому, чем тут хрестаться да голосить, точно бабье досужее, лучше упряжь проверьте да брони наденьте! Али вы не дружина, что испугались каких-то там смердов балующих, соловьиным посвистом пугающих!
Гридни не посмели перечить: зазвенели сбруей, развязали кошельки, стали натягивать броню. Однако Войнег ясно видел, что к старым и молодым лицам накрепко примерз гадливый, серый страх.
— Много нам эти брони помогут против заговоренных мечей, — недовольно бормотал Сорока, путаясь в застежках и ремешках. Напустив изрядного страху на товарищей, он и сам дрожал, как
Остальные молчали, но думали о чем-то похожем. Войнег на всякий случай покосился на княжну: коли мужи боятся, робкой девице и вовсе чувств лишиться не зазорно. Но Всеслава сидела в седле, гордо выпрямившись, решительно сжав губы и нахмурив собольи брови над зелеными лучистыми глазами. Если бы не правая рука, судорожно сжимавшая поводья, нипочем бы не разобрать, что страх добрался и до нее. Не пугайся, девица, и не из таких переделок с князем Всеволодом выбирались!
В это время голос подал Анастасий-ромей. Покинув тепло саней, он пересел на коня и доставал из своего кошелька шлем и вороненую броню дамасской закалки. Люди покойного новгородского боярина Вышаты (проложи Велес ему легкий путь под своды Мирового Древа) говорили, что молодой лекарь взял этот доспех в бою, и сегодня Войнег, как никогда, был склонен им верить.
— Я, конечно, человек здесь чужой, и соваться с советами мне не след, — проговорил Анастасий, оглядывая приунывшую гридьбу. — Но могу сказать, что видел людей этого Соловья куда ближе, чем мне хотелось бы. Не ведаю, кто их и чем заговаривал, но мечи у них не острее ваших, да и доспехи, если с умением да отвагой подойти, разрубить можно, а в жилах никакое не зелье, а кровь, и она такая же красная, как у всех людей!
Молодой ромей говорил со своей обычной спокойной убежденностью, а голос его звучал так искренне и горячо, что становилось понятно, как он только что выжил в студеной воде подо льдом стремительной реки. Его огонь согрел и тех, кто стоял подле него.
— Да что там говорить? — воодушевленно проговорил, завязывая ремни нащечников, Хеймо. — Разве заговоренного да колдовскими чарами защищенного наш Ратьша, хоробр Дедославский, сумел бы поймать?
И опять Сорока, невозможно долго теперь возившийся с подпругой, из заднего ряда пробубнил:
— Ты с молодым Мстиславичем-то себя не ровняй! Он, чай, роду княжеского, сам, считай, что заговоренный! Да и кто сказал, что пойманный лазутчик был из людей Соловья?
— Кончай лясы точить! — оборвал его Войнег, скомандовав двигаться дальше. — Так мы и до полуночи в святилище не поспеем!
Он внимательно осмотрел, хорошо ли его люди приладили броню, помог Всеславе сойти с коня и пересесть в сани, — решили, что так будет безопаснее, а затем подъехал к Анастасию. Поблагодарив человека киевского князя за поддержку, Войнег внимательно глянул на него:
— Насчет Соловья ты правду сказал али так, ради красного словца сболтнул, как, я слыхал, у вас, у ромеев, принято?
Анастасий только плечами пожал:
— Великий Гален и другие мудрецы древности учат, что в жилах человека кроме крови не может течь никакая иная субстанция! — спокойно и без тени улыбки проговорил молодой лекарь. — Что же до ваших лесных разбойников, то я действительно их видел в бою и могу сказать, что ваш Ратьша — настоящий удалец, коли одного из них сумел захватить живьем, впрочем, его удаль мне неоднократно хвалил и мой друг Лютобор.