Под знаменем Врангеля: заметки бывшего военного прокурора
Шрифт:
«Номер французов не прошел. Партию живого товара продать не удалось свободным американцам. С зубовным скрежетом повезли нас из Сан-Паоло, к морю. Когда мы ехали поездом, бразильские рабочие, узнав о нашем сопротивлении акулам-плантаторам, шумно приветствовали нас на станциях.
— «Буэнос рюс… рюс большевик, — что значит по-ихнему: хорошие русские, русские большевики», — кричали нам.
«Мы, казаки, не пожелавшие отдаться в рабство, были героями дня. Ихние батраки, оказывается, и думать не смеют, чтобы сопротивляться хищникам- плантаторам, как это сделали мы. Потому-то и согласилось нас отпустить бразильское правительство, невзирая на сделанные расходы, чтобы мы не заражали их свободный воздух. От них, говорили они про нас, идет бунтарский дух. Мы к этому не привыкли».
Такую же участь, видимо, готовили казакам французы и на о. Мадагаскаре, куда тоже производилась запись. Одновременно появилось объявление о том, что требуются разные ремесленники, батраки и пастухи на юг Франции. Вскоре оба эти предложения были сняты: побоялись, что с Лемноса, из врангелевских лагерей, на Мадагаскар и во Францию проникнет большевистский дух!
Зато,
Ген. Бруссо, — донцы его звали «ген. Брусков», кубанцы — «ген. Бруссак», — сначала брал с тех, кто уезжал в Грецию, по 10 драхм за переезд, а потом, чтобы ускорить избавление французской казны от кормления излишних ртов, стал сам выдавать денежное пособие.
— Казаки! — писал он в одной широковещательной прокламации: — Франция, невзирая на истощение от мировой войны, оказала всем крымским беженцам материальную помощь, приняв вас на свое иждивение, и уже 8 месяцев кормит вас. Затраченные ею на ваше пропитание суммы только частично могут быть возмещены вывезенным из России казенным имуществом и пароходами. В силу необходимости, рано ли, поздно ли, Франция должна будет прекратить вам выдачу пайка. Я предпринимаю все меры к тому, чтобы обеспечить вам заработок, а вас заставляет долг чести подумать о том, чтобы поскорее начать зарабатывать себе хлеб своим трудом.
Казаки, даже самые покорные и робкие, теперь видели, что пора самим подумать о себе. Полагаться на начальство было бессмысленно. Оно, менее всего заботясь о благе подчиненных, стремилось продлить существование «армии», возможно дольше мариновать людей в лагерях, чтобы лишнюю пару месяцев пожить вольготной жизнью на получаемое от Врангеля содержание. Свое благополучие оно строило на казачьих горбах.
Утечка с острова в Грецию все продолжалась и продолжалась. Корпуса таяли. Начали уезжать даже младшие, «химические», офицеры. Угар распыления все более заражал лемносский воздух. Распыление стало единственной темой для разговоров и, конечно, для творчества лемносских поэтов. Так, в этот период появились такие частушки:
Ой, яблочко, Сбоку плоское! Ну и жизнь у нас пошла, Жизнь лемносская! Что ни день, день-деньской, Развлеченьице: На Цейлон, Мадагаскар Приглашеньице. Чайка в море плывет, Колыхается: Скоро запись на луну Ожидается.После отправки казаков в Россию между русским начальником лагерей ген. Абрамовым и французским комендантом ген. Бруссо установились довольно рогатые отношения. Но до открытого разрыва дело не доходило. Так или иначе французы являлись здесь хозяевами и кормили остатки корпусов. Всячески противодействуя распылению, ген. Абрамов и другие военные начальники должны были волей-неволей соблюдать decorum приличия в своих сношениях с французскими властями.
Зато информаторы и лагерные поэты беспощадно издевались над ними. Всякое новое французское предложение об отправке в ту или иную страну сейчас же бралось на зубок и разделывалось под орех, иногда не без основания. В стенных газетах то и дело мелькали шаржи и карикатуры на французов. В «Вестнике Донского Штаба» один раз появилось стихотворение под заглавием «Кунсткамера»:
Для вас коллекция моя Открыта целый день, друзья. Смотрите: номер первый тут, Его Бразилией зовут. Ну, что за дивная страна! Богатством славится она. Там нет художеств и наук, Зато есть кофе и бамбук. Растет и рис, растет табак, Работу там отыщет всяк. Жара там — семьдесят в тени. Бывают даже жарче дни. Рабочий каждый там холоп И лихорадки гонят в гроб. Извольте, вот Мадагаскар… Не правда-ль, славный экземпляр? Чудесный остров, лучше всех; Отказываться — просто грех. Народ там беспросветно дик, Зато свинцовый есть рудник, В котором двести человек Работать могут весь свой век. Вот Аргентина, — что за край! Там не житье, а прямо рай. Какие степи, — что твой Дон! Селись, кто пахарем рожден. Налог пустяшный там берут: Тебе полпуда, власти пуд. Что? не угодно? Milles pardons…. Вот Тонга, Фиджи, вот Цейлон, Извольте, вот вам Занзибар. Ужель не нравится товар? Борнео, Ява, — просто шик, Ну, не угодно-ль Мартиник? Извольте остров вамИз других перлов лемносской сатиры на французов вообще, и в частности на главного распылителя армии Врангеля ген. Пелле, следует упомянуть несколько неуклюжую басню «Звери», которая вошла в рукописный «Лемносский сборник», составленный стараниями уполномоченного Земского союза на острове М. П. Шаповаленко:
На матушке Руси весенним ярким днем В лесу случился бой звериный. Таков уж век, в который мы живем: Везде погром, Деревня будь, хоть остров, город будь старинный. Два волка и медведь повоевали всласть. Немало мелюзги попа лося им в пасть. Но сила вражья их одолевает И неудачников лишь бег спасает, Чтоб не достаться злобному врагу. Из лесу выбежав, в деревню своротили И к мужику Ростовщику Во двор зашли, приюта попросили. Мужик тот Пантелей, Хоть испугался этаких гостей, Но и смекнул (он парень был неглупый), Что ежели гостей во хлев замкнуть Да силушки лишить их как-нибудь, Так можно спекульнуть: На всех на трех прекрасные тулупы… Добро пожаловать! — сказал им нараспев И запер в хлев. Прошла неделя, вот идет вторая. Дает гостям мужик все хуже корм, Держася норм, И граммами их пойло измеряя. Томятся гости в тягостном плену. Тоска им сердце гложет, Работы нет в хлеву и быть ее не может. Добро бы снова на войну, — Так нет же! Пантелей их не пускает. Зачем вам воевать, — он рассуждает, — Еще меня вы втянете в беду, Л воевать я нынче не пойду. Еще неделя. Корм все хуже, хуже, И брюхо у зверей все делается уже. Смекнув, что звери, отощав И усмирив свой буйный нрав, Ему не страшны боле, Мужик тот Пантелей О вешнем о Николе Дарит такою милостью гостей: — А ну-ка, милые, снимай тулупы с туши, Чтоб возместить убыток мой! Довольно вам сидеть и бить баклуши. Подняли звери вой. Помилуй, говорят, да чем мы виноваты, Что без труда сидим в хлеву? Во сне и на яву Мы помним, что не только мы солдаты, Но и рабочий люд. Вот волк — Не только в бой водить умеет полк, Кузнец искусный он к тому же. Ну, а медведь? Хоть чином генерал, Косить умеет он тебя не хуже, Тебя, бродяга и нахал. В плену нас держишь да корить дерзаешь, Да в дармоедстве укоряешь, Ну, а попробуй дверь открыть: Тебе свою покажем прыть. Не правда-ль, на Лемносе мы имеем Знакомство с этаким же Пантелеем.Французов очень мало трогало это зубоскальство. Рассматривая врангелевское начальство лишь как полицию, необходимую для водворения порядка в лагерях, они продолжали свое дело.
Ген. Врангель знал, что каждый, кто уходил из армейской организации, потерянный человек для белого стана.
Физический труд, который ждал казаков на воле, — лучший агитатор за власть советов. Свободная жизнь избавляла казака от начальнического влияния и заставляла позабыть о «войне до победы», а работа напоминала ему о том, что он такой же сын трудового народа, как и все русское крестьянство.
Глава южно-русской контр-революции более всего боялся пробуждения этого голоса в казаке. Нахождение под его знаменами казаков давало ему основание заявлять, что русский земледельческий класс тяготеет к белому стану. Поэтому надо было всячески мешать осознанию казаками ошибочности того пути, по которому вели его атаманы, осознанию своей общности с тем трудовым русским крестьянством, которое в это время созидало совместно с рабочим классом новый порядок на развалинах низвергнутого помещичье-капиталистического строя.
Об удержании казаков на Лемносе не могло быть речи. Приходилось думать о предоставлении казакам такой работы в чужих странах, чтобы не нарушалась войсковая организация.
Ген. Шатилов, орудуя в Сербии, наконец, договорился с Пашичем, который дал согласие на въезд в эту страну 5000 бывших врангелевцев, в организованном виде, для работы на шоссейных дорогах, и тысячи человек для службы в качестве солдат пограничной стражи.
Чтобы поднять настроение лемносских пленников, был пущен слух о том, что Сербия принимает всю армию Врангеля, которая будет существовать там в скрытом виде. Ген. Абрамов даже издал секретную инструкцию, где указывались те меры, какие надо принимать на работах для сохранения целости армии и связи между ее частями.