Подаренная ему
Шрифт:
— Ты совсем сухая, — заметил он.
Я не ответила. А что мне было ему на это отвечать? Что меня не возбуждают ласки? Что меня вообще ничего не возбуждает? Что я ненормальная, искалеченная? К чему ему это знать? Рано или поздно сам поймёт, а когда поймёт… Не знаю, что сделает. Может быть, избавится, а может, ему и вовсе без разницы, чувствую я что-то или нет. Хотя, как мне показалось, его задело, что я не кончила. Позволяя ему гладить себя, я развела ноги шире.
— А ты, как я смотрю, вошла во вкус, — сипло проговорил он и навалился на меня. Губы его прошлись по моей скуле и коснулись губ. Я приоткрыла рот, впуская его язык. Он ворвался в меня — как всегда напористый, сминающий
— Ты создана для того, чтобы тебя трахать, — бархатным голосом произнёс он и коротко коснулся моих губ своими.
Да, он был прав. Именно для этого я и создана. Ни для чего больше. Хотя мне бы хотелось… Когда-то я мечтала кого-то любить. Мечтала, чтобы кто-то любил меня. Потом — просто быть нужной. А после… после я перестала мечтать, потому что поняла — не сбудется. Никогда не сбудется. Сломанных кукол не любят, сломанные куклы никому не нужны.
Опустившись ниже, он поцеловал меня в шею, в ключицы. Я была благодарна ему за эти скупые ласки, хотя в теле моём они не находили отклика. И всё же омерзения тоже не вызывали. Это было странно и удивительно. Я прислушивалась к себе, к своему телу, пыталась как-то объяснить себе это, но не могла. Со мной что-то происходит… Что-то ненормальное, то, чего раньше никогда не было.
Почувствовав, как язык его касается моей груди, я застыла. Уставилась на наше отражение над кроватью. Мощное тело Алекса почти полностью скрывало меня, и я могла видеть лишь своё лицо. Бледное лицо с тёмными провалами глаз в обрамлении уродских откромсанных прядей. Что во мне такого, что все они хотят меня? Особенно сейчас? Он же — самый натуральный самец. Свиснет, девки сами побегут, но почему-то ему хочется именно меня…
Алекс втянул в рот сосок и, выпустив, подул. Я почувствовала, как руки покрылись мурашками. Было даже приятно. Совсем немного, но всё-таки приятно. Он опять припал к соску ртом. Тронул кончиком языка. Ладонь его скользила по моему бедру — вначале по внешней стороне, потом по внутренней. Согнув мою ногу в колене, он отвёл её в сторону и потрогал пальцами плоть. Мрачно и как-то внимательно посмотрел мне в лицо. Я отвела взгляд.
— Думаю, мы это поправим, — услышала я.
Дотянувшись до тумбочки, Алекс выдвинул первый ящик и достал оттуда какую-то баночку. Свинтил крышку. До меня дошло, что это смазка. Наблюдала за тем, как он откладывает крышку в сторону, как зачерпывает смазку пальцами… Всё-то у него просчитано.
— Как посмотрю, я такая у тебя не первая, — не удержалась я от сарказма.
— Обычно я использую это для других дырочек, — тут же скривил он уголок рта, демонстрируя мне свою ямочку. — Но для моего маленького волчонка… — Пальцы его снова оказались на моей плоти. — Сейчас мы тебя обработаем хорошенько. Давай, раздвинь ножки пошире.
Я подчинилась, согнула в колене вторую ногу и отвела в сторону. Он удовлетворённо хмыкнул и, присев между, проник в меня двумя пальцами, поглаживая при этом коленку. Я сглотнула и облизала губы. Не могла понять его. Происходящее ему явно нравилось — нравилось играть со мной, но в то же время это напоминало какую-то изощрённую заботу. Ведь мог бы сделать всё на сухую, но нет. И снова где-то в глубине души я испытала благодарность. Потому что… Что такое боль во всех её проявлениях я знала очень хорошо, а вот что такое забота — нет. Даже такая извращённая.
Как следует смазав меня, Алекс лёг сверху, обхватил ладонью моё лицо и всмотрелся в глаза, а потом, не говоря ни слова, смял губы. Я выдохнула ему в рот. Зубы наши
— М-м-м… — тихо застонала я. Больно не было, но всё равно он так сильно растягивал меня, что я не сдержалась.
— Мне нравится твой голос, — тут же сказал он с придыханием и прикусил мой подбородок. Лизнул и сделал то же самое с губой. — Давай, пошевелись немножко. Ты и так вкусная, но всё же…
— Тебе надо, ты и шевелись, — отозвалась я, раздвигая ноги как можно шире. Пыталась привыкнуть к нему, прислушаться к себе. Сейчас, когда он не двигался так быстро, я хотя бы могла дышать. Сознание не парализовывало, а тело… Я чувствовала едва ощутимое тепло внизу живота, и это пугало меня. И ещё… Почему-то хотелось коснуться его плеч. Не погладить, нет, просто коснуться, опустить ладони, почувствовать, как играют под пальцами мышцы. Провести по оставленному мною шраму. Рана затянулась, но вряд ли зажила настолько, чтобы он не чувствовал отголосков. Времени прошло не так много. Но если вспомнить, как легко он поднял меня на руки…. Похоже, на нём всё в лёт заживает.
Алекс стал двигаться быстрее и резче, на лбу его выступили крохотные капельки пота, прядка волос прилипла к коже. Ладонь накрыла мою грудь, и я заметила, как дёрнулся кадык на его горле.
— Детка, по-моему, ты плохо понимаешь, что тебе говорят, — прохрипел он, тыкаясь в моё ухо. — Я хочу, чтобы ты подвигала своими потрясающими бёдрами. И если ты не сделаешь этого, я займусь твоей маленькой киской как следует. Разве ты этого хочешь?
Я не хотела. Не хотела и потому подалась ему навстречу. Вскрикнула, почувствовав, как член вошёл на всю глубину. Дыхание перехватило, сердце подпрыгнуло к горлу. Снова приподняла бёдра…
— Вот так, — довольно сказал он. — И почему ты такая непонятливая? Если будешь хорошей девочкой, мы с тобой поладим. Поверь, я могу сделать тебе приятно, а могу — не очень.
Я, безусловно, верила и потому всё-таки положила ладони на его плечи. Погладила и снова приподняла бёдра, подстраиваясь под его ритм. Время от времени он награждал меня короткими поцелуями, и я пыталась отвечать ему. Касалась его языка своим, подхватывала губы. Мне хотелось, чтобы всё побыстрее закончилось, однако он не торопился. Замедлялся и вновь ускорял движения, а потом почти останавливался и выходил из меня. Наконец я почувствовала, как тело его напряглось, а член запульсировал. Зарычав, он накрыл меня собой. Я чувствовала тяжесть его тела, влагу кожи, запах, и думала о том, что у кого-то бывает по-настоящему. Ведь может быть так по-настоящему? Чтобы двое — мужчина и женщина, чтобы без грязи. Мне хотелось плакать. Так сильно, что я с трудом смогла проглотить вставший в горле ком. Уж лучше, когда боль, когда унижение, когда отвращение. Это хотя бы не даёт возможности забыть. Потому что у того, что случилось сейчас, слишком горький вкус. Очередное напоминание о том, кто я. Пустышка, не способная любить, чувствовать, откликаться. Выпотрошенная оболочка. И нет во мне ничего, сколько не ищи — всё переломано, забрано, высушено.
Перекатившись на другую сторону постели, Алекс с удовлетворением откинулся на подушку. Я повернулась боком, спиной к нему. Обняла себя руками. Хотелось остаться в одиночестве и разреветься. Сил держать всё в себе не было.
— Обещаю, что на сегодня всё, — ладонь легла мне на живот, а губы коснулись затылка. — Отдыхай.
Он поднялся. Я слышала, как шуршит ткань, а после дверь закрылась с негромким стуком. Всхлипнула, прижав ладонь ко рту, и сжала зубы. Плечи мои задрожали. Будь он проклят! Будь всё проклято!