Подарить жизнь
Шрифт:
Мы живем здесь и сейчас, и кардинально изменить ничего не способны. Наша задача помогать людям. И все. А вот для облеченных властью очень важно продолжать собирать данные и наблюдать за окружающим миром. Это возможно в одном случае. Когда власть сильна, стабильна и заинтересована в процветании страны.
Гораздо проще проводить мероприятия в империи, где все делается по единообразным планам, чем во множестве государств. И еще, информация должна быть доступна всем. Чтобы не искали в действиях власти корысти и понимали, зачем происходит то или иное. Книгопечатание для того и существовало – чтобы заменить единичные экземпляры
Глава 9
Полноправные легионеры
Навсар
Очередь была длинная, хотя и двигалась достаточно быстро. Стояли за получкой обычно целыми отделениями и взводами. Выплаты шли стандартные – за выслугу, только иногда учитывались особые заслуги, так что сумма для воинов обычных невысоких званий была одинаковая и долгих споров и проблем не вызывала. Это в казармах существует разница, а сейчас они все равны.
Сзади в очереди продолжали обсуждать мятеж в столице. Возбужденные голоса то поднимались до крика, то опускались до еле слышного шепота.
– Входим во двор, бьем ногой по двери, а Слиму вилами в живот. Он и вякнуть не успел, сразу готов. Вечно у него реакция запаздывала, но и не ожидал такого никто. Тот, кто сопротивляется, двери открытыми обычно не держит.
– И? – спросил другой голос.
– А что «и»? Кончили всех, кто в доме был. Охота нам разбираться, кто никуда не ходил, а кто в спину ножом ударить собирается. И дом сломали. Там не стены, глина. Пару раз пнешь, только куски летят. Все равно весь квартал сносить будут, построят новые дома.
– А у нас интереснее, – со смешком начал рассказывать еще один воин. – Все перерыли, нашли захоронку. Вытащили оттуда молодуху с дитем. Куда их девать, если ребенок еще ходить не может? Командир отделения хотел на месте заколоть, а мать кинулась и ноги обнимает, кричит: «Не убивайте! Я все, что угодно, сделаю!». Чуть сапоги не лижет. А бабенка такая фигуристая, все при ней. И платок этот вечный черного цвета, что на головах у женщин-аголинов, свалился, открыл две такие толстые роскошные косы ниже пояса. Вот командир посмотрел ей в глаза и спрашивает: «Все, говоришь?». Поставил ее на четыре точки, платье задрал, а под ним и нет ничего. Сзади пристроился и пошел трудиться. – Чей-то голос завистливо выругался. – Работает и приговаривает: «Не будешь стараться, получится, что зря согласилась. Тогда ребенок ответит». Так что отдавалась она страстно и с полной готовностью, даже повизгивала. Не как бревно какое-то лежала, так у девок продажных, а, надо думать, даже и муж такого не видел в семейной постели. Под конец уже правда еле шевелилась, но восьмерых подряд тяжко будет любой выдержать. Ну, мы не звери, получила, как приказано, ошейник на шею, но и дитенка отдали в руки. Дальше уже не наша забота. Скорее всего, продадут их вместе, а с такими талантами не пропадет.
Когда Навсар попал внутрь хранилища, где на самом обычном стуле за обшарпанным столом восседал казначей, он не особо удивился его кислой физиономии. Давно известно: чиновники
Казначей с нашивками сержанта бросил на него взгляд и, водя толстым и грязным от чернил пальцем по строчкам ведомости, пробурчал:
– Первый взвод, первое отделение. Имя Навсар. Он оскалился и добавил: – Первая выплата. Пять золотых империалов. Одна десятая серебром – отчисления в Храм Солнца…
Навсар мысленно с негодованием сплюнул. За что он им должен платить? Не купец ведь, не крестьянин. Воин по закону имеет право на меньшие налоги. Только Храму до этого нет дела. Десятину собирают со всех доходов.
– Еще десятая доля, – продолжал казначей бубнить прекрасно известное заранее, – перечисляется в фонд убитых и инвалидов для дополнительных выплат.
Дело понятное, имущество погибших легионеров, если уж его приятели на месте не разобрали, а осталось в казарме, тоже попадает туда. Эти средства идут на улучшение условий жизни и дополнительное питание больных и раненых, на выкуп пленных, нуждающимся детям солдат. Жены у них бывают редко, а вот дети встречаются, и до направления в Легион на обучение они должны на что-то жить.
– Итого за вычетом положенного тридцать два серебряных империала (это тоже известно – официальный курс – один к восьми) имеешь право получить на руки, – сообщил казначей. – В каком виде тебе выплатить?
– Два золотых разменять на серебро, один на медь, остальное пусть пока хранится здесь, – заранее наученный Кушем, объяснил Навсар.
Деньги легко уходят, но никто не знает, что будет завтра. На гулянку по случаю знаменательного события вполне хватит и двух империалов. Еще и останется. За такие деньги можно красивый пир закатить на всю роту. Все равно пойдут всей компанией и скинутся поровну. Он вообще очень смутно представлял, куда можно девать такую прорву денег, но было бы желание потратить, как глубокомысленно говорил Тор.
Казначей что-то старательно записал в бумагах, кивнул помощнику, выложившему на стол серебряные монеты, и показал:
– Вот здесь надо расписаться.
Навсар быстро скользнул взглядом по цифрам, убедился, что все правильно, и старательно поставил подпись. Это уже совет Феликса. Доверяй, но проверяй. Это не деньги соседа, потом ничего не докажешь. Вспомнить через год, сколько он брал и когда, не всякий способен. Поэтому проверяй сумму сразу. В первый раз обманывают редко, но если не будешь следить за правильностью записей, потом можешь очень удивиться.
– Следующий!
Навсар отодвинулся, уступая место Баграю, и вышел из темного помещения на улицу, к остальным, сжимая в руке деньги. Новое и очень интересное ощущение. В детстве серебряную монету он видел единственный раз. Детям давали пару медяков, а в единственной поездке с отцом вести с собой особо много денег им не имело смысла. В деревнях на севере как-то не принято было покупать и продавать за драгоценный металл. Если появлялась необходимость, просто обменивали товары, а купцы забредали в лес не часто, да и они больше были заинтересованы в шкурках пушных зверей и других товарах, ценящихся на побережье. Так что, договаривались и без золота.