Подарок для герцога. Вернуть отправителю!
Шрифт:
Сама не поняла, как скинула с Габриэла мундир и стащила рубашку. Прямо через голову, не разобравшись с пуговицами. Это правда проделала я? Стыд-то какой. С живого-то мужа… при живой-то жене…
Под мягкое, требовательное рычание огладила дрожащими пальцами его плечи. Закаленные огнем и сталью, ложащиеся твердыми буграми прямо в ладонь. Загорелые, испещренные тонкими белыми нитями шрамов.
Да, точно, позор мне.
– Ализа!
Он перехватил мою руку и требовательно отвел назад, за голову. Вмял в мокрый мех, смешав с растрепанными волосами.
–
Из грайнитовых радужек сыпались все неудовлетворенные потребности разом. Меня под ними вот-вот намертво погребет! Сли-и-ишком голодный кворг.
– Я больше не могу. Иди сюда.
Судьба моим юбкам быть задранными, пока меня прижимают к неудобным, жестким поверхностям. К подоконникам, к обшарпанным заледенелым стенам… И вот – к полу. В конечном итоге. Надо признать, Сато не слишком затейливо заплетала нити на моем личном полотне.
В экипаже творилось что-то стыдное и неправильное. От чего нарядное платье принцессы сбилось, задралось до колен всеми четырьмя юбками, сползло до пупка… и вообще под напором герцога превратилось в жалкую зеленую тряпочку.
Но истомленное тело не соглашалось с мыслями: происходило правильное. О-о-очень правильное. Такое, какого со мной еще не бывало. И сладко зудящая печать на ладони с азартом поддакивала.
– Вкусная тэйра… Сахарная… – мычал Габ, лаская меня затуманенным взором. И пальцами. И губами. Даже подбородком щекотать исхитрялся, вызывая полчища подмороженных мурашек. – И зачем убегала?
На более осмысленную беседу его не хватало: Габриэл был полностью погружен в процесс надругальства над измятыми юбками. Мстил им за все приключения, страдания и лишения.
Расплавленный мозг ему вторил: глупая, глупая Лиза… Ну кто в своем уме сбегает от такого мужчины? Теплого, загорелого, обветренного? Умелого, опытного, настоящего? Вот ведь нелепость.
Кожа плавилась от его прикосновений. Тело отвечало… впервые в жизни. Льнуло, выгибалось, подчинялось. Впервые горело в огне желания, впервые просило. Хуже того – требовало. Не кого-нибудь, а вот этого кворга проклятущего!
Казалось, своими горячими ладонями Габ разогрел меня до состояния мягкого пластилина и теперь может вылепить все, что ему вздумается. Хоть статую воссиявшей Верганы.
Иногда герцог отрывался от процесса и повторно изучал глазами «владения». Как в спальне, как в брачную ночь, и даже без блеклого света кристалла-ночника… Заново. Но с неменьшим аппетитом. Узнавал ту самую девушку, что ниспослала ему богиня.
Его пальцы бессовестно следовали за взглядом, жаркие губы жадно повторяли проторенный путь. От ключиц до ребер, от шеи до живота… Ммм!
С судорожным стоном я смиренно приняла неизбежность, что должна случиться следом. Вот-вот. Призналась себе, что хочу этого не меньше Габа. До того сильно, что пальцы ног поджимаются, разведенные коленки прошибает дрожью, а руки самовольно хватают мощные плечи. Цепляются за них, как за последнюю соломинку, что может удержать в реальности.
Невозможный мужчина… Невозможный!
Изнемогая
Иногда он рычал. Глухо, надсадно… И мой отчаливший разум пытался припомнить лекцию о сатарской природе. Кворги разве рычат?
О, еще как!
– Интер-ресный повор-р-роот! – рявкнул Габ на весь экипаж, задохнулся возмущением и оборвал себя на полувздохе. Жилка неистово забилась на его взмокшем виске. – Как это понимать, Ализа?
– Ш-што? – сдавленно просвистела я, подмятая тяжелым мужчиной.
Зубы стучали. Я дрожала от истомы, от сахарной неги, что подкатывала волнами… да так и не докатилась.
– И куда же, боюсь спросить, делась твоя обещанная невинность? А, чистое дитя? – процедил муж, завершив церемонию явно не на той возвышенной ноте, на которой планировал.
***
– Я спрашиваю, Ализа, – заведенно хрипел Габриэл, потряхивая растрепанными темными прядями, свисавшими по обе стороны от недовольного лица. – Куда испарилась заявленная непорочность моей герцогини?!
Взлохмаченный варвар возвышался надо мной грозной горой. И рычал в духе неведомого дикого зверя. Ни разу не винторогого и не травоядного.
Ровно до этой минуты все шло не так уж плохо. Хорошо даже. О-о-очень. И ни у кого из тех, кого осчастливила божественная россоха, не было причин для недовольства.
Но вот ведь… нашлись!
– П-потерялась, – осторожно прошептала я, с испугом заглядывая в убийственные зеленые омуты.
С раздраженным шипением Габа я была внутренне согласна. Жрец мог бы не так громко орать о моей чистоте на весь Грейнхолл. Не знаешь чего-то – молчи. Закон любого из миров, спасший от беды не одну пятую точку.
А моя летела в беду на всей скорости. Будто в судьбоносную повозку была запряжена четверка лучших ездовых харпий.
– И где же ты ее так некстати обронила, моя драгоценная? – цедил герцог сквозь зубы.
Теперь точно убьет. И счет недоглядевшей богине выпишет задним числом. Ритуал кое-как завершен, можно вдоветь с чистой совестью.
– Там… на горе… – я поерзала на меху и робко улыбнулась мужу. Терять было нечего, и страх от грядущей расправы куда-то ушел. – Еще до того, как к тебе спустилась.
– Получше надо следить за такими ценными вещами, – угрюмо шипел Габриэл.
Его разгоряченное, неудовлетворенное тело дымилось в прохладе экипажа.
Мои юбки озадаченно похрустывали. Жгущий внутренности клубок недовольно ворочался в животе. Все оборвалось так внезапно… и пяти законных минут не прошло!
– Ты тоже не похож на невинного мальчика, Габ, – прошептала я, с серьезным видом заглядывая в зеленые глаза. Неужели он правда из-за такой ерунды опечалился?
В моем мире невинности давно не придают значения. Напротив, стремятся от нее поскорее избавиться, чтобы не мешалась под ногами.