Подарок из Египта
Шрифт:
Подобных наветов Тонгилию приходилось читать много. Абсурдность обвине-ний его не смущала, потому что в его руках обвиняемый признавался во всем. Тонгилий мог найти подход к любому. Он с первого взгляда определял, что пе-ред ним за человек и как за него лучше взяться. Сразу пытать он не любил. Ему было интересно вначале поизмываться над своей жертвой без пыток. Попугать ее, насладиться ее страхом, понаблюдать, как она будет при этом изворачиваться, валить все на других. Интересно дать ей почувствовать, что ей почти по-верили, что она почти выкрутилась, благодаря своей хитрости, а потом бац — и на дыбу.
Конечно, если его подопечные упирались или время поджимало, Тонгилий без лишних
Когда Квинт узнал, что на него взвалили обвинение в заговоре, ему стало плохо. Сидя в застенках Мамертинской тюрьмы на Капитолии, он еще по-настоящему не осознал всю величину постигшего его несчастья. Будь он беден, он, может быть, еще и отделался каторжными работами, но его богатство стало для него смертным приговором.
Квинт всячески отгонял от себя подобные мысли и надеялся, что все еще образуется. Он же не виноват, что этот проклятый крокодил прыгнул на Сеяна. Все знают, как Квинт любит префекта преторианской гвардии и восхваляет его при каждом удобном случае.
«Ничего страшного, — успокаивал сам себя Квинт, — Сеян во всем разберется, и меня отпустят. Преторианцев тоже можно понять. Они люди нервные, чуть что, сразу за мечи хватаются. Неудивительно, что они на меня набросились. Но Сеян во всем разберется. Надеюсь, он не сильно ударился, когда падал. Не будет же он из-за этой ерунды мне мстить. Мне ведь и без того здорово досталось от солдат». Так утешал себя Квинт, уповая на милость Сеяна и помощь своих друзей в сенате.
Он каждую минуту ждал, что двери его камеры вот-вот откроются и тюремщики скажут ему с улыбкой:
— Расслабься, Квинт, мы пошутили. Можешь идти домой. Вот только крокодила твоего прикончили. Но ты, надеемся, не в обиде?
— Какая может быть обида! — воскликнет Квинт. — Бог с ним, с этим крокодилом, туда ему и дорога.
Но двери не открывались, и Квинта никто никуда не отпускал. А ночью его повели на допрос.
Тонгилий уже допросил актеров и некоторых рабов из дома Квинта. Ни о каком заговоре они, конечно же, не знали и никогда о нем не слышали. Но после «беседы» с Тонгилием стали припоминать, что да, действительно, их хозяин готовил покушение на Сеяна, но он так их запугал, что они боялись на него донести. После их показаний все стало очевидно. Квинт представал в этом деле главарем заговора. Он, как выяснилось, уже давно планировал убить Сеяна и для этого послал своего сына Марка в Египет привезти оттуда дрессированного крокодила. С помощью этого крокодила Квинт и хотел убить префекта преторианцев, а потом разделаться и с самим императором. Оставалось только узнать, кто еще был причастен к заговору.
Квинту Тонгилий сказал, что если он хочет сохранить себе жизнь, то ему не стоит выгораживать заговорщиков. Разумнее всего — выдать их всех властям и этим подтвердить свое раскаяние. Квинт плакал и клялся, что никакого за-говора не было.
— Ну как это не было? — притворно удивился Тонгилий. — А вот твои рабы все как один сказали, что был заговор. Что ты приказывал им точить ножи и сам их учил, как лучше ударить кинжалом в шею, чтобы прирезать наверняка.
— Кто? Я их учил? — взревел Квинт. — Это вранье! Они меня все ненавидят. Они хотят моей смерти за то, что я наказывал плетьми этих ленивых тварей!
— А Рахонтеп? — спросил Тонгилий, прищуриваясь.
— Что Рахонтеп?
— Он тоже хочет твоей смерти?
Квинт догадался по лукавому взгляду Тонгилия, что и Рахонтеп оклеветал его,
— Да! — воскликнул Квинт. — Этот египтянин меня больше всех ненавидит. Я над его крокодилом издевался. А он для него дороже матери. Это его бог. Это он натравил крокодила на Сеяна, чтобы отомстить мне.
Тонгилий откинулся на спинку стула.
— Странно у тебя однако получается, Квинт, — рассуждал он, — все тебя ненавидят, один ты всех любишь. Но, признайся, ты ведь завидовал Сеяну, его богатству, его славе. Тебя грызла эта зависть и не давала тебе спать. Вот и рабы показывают, — Тонгигий кивнул на папирус, — что ты ночью часто кричал во сне: «Я убью его! Бейте его в сердце!».
— Они все врут! Я во сне никогда ничего не кричал. Я всегда хорошо спал и никому не завидовал. А Сеяна я люблю больше всех. Кто угодно это подтвердит.
— Как же ты его любишь? — недоумевал Тонгилий. — Когда у тебя в доме не было ни одной его статуи, ни одной его картины? По-моему, ты его терпеть не можешь.
— Это не так, клянусь своим Гением, это не так, — оправдывался Квинт. — Я заказал его статую хорошему мастеру, чтобы он был, как живой.
— Ты хочешь сказать, что во всех лавках, где продают статуи Сеяна, он как мертвый? — запутывал Квинта Тонгилий.
— Нет, я другое имел в виду…
— Я знаю, что ты имел в виду. Тебе везде мерещился мертвый Сеян, потому что ты мечтал его убить. Ты день и ночь грезил этой бредовой идеей.
— Я не хотел его убивать!..
— Хотел, — перебил Тонгилий Квинта, — это уже доказано. Нам только неизвестно, кто еще принимал участие в заговоре. Ты должен назвать нам их имена.
— Не было никакого заговора! Не было! Не было! — рыдал Квинт.
— Хорошо, пусть не было заговора. Ты только скажи, кто в нем участвовал, и, может быть, тебя простят, — издевался Тонгилий.
Но Квинт не торопился себя оговаривать. Он был не так глуп, чтобы собственными руками затянуть петлю на своей шее. Он продолжал утверждать, что заго-вора не было. Его нытье порядком надоело Тонгилию, и тот решил развязать ему язык другим, более проверенным способом.
Он повел его в соседнюю камеру, где производились пытки. При виде орудий истязания Квинту совсем поплохело. Ему захотелось тут же упасть на пол в бесчувствии, чтобы ничего этого не видеть, но его поддерживали с двух сторон под руки и водили за Тонгилием. Тонгилий подробно объяснял Квинту назначение каждого приспособления. Все они были в крови, и кое-где на них болтались куски отодранной кожи.
— Но больше всего, — говорил Тонгилий, — я люблю вот этот крюк.
Он подвел Квинта к большому крюку, подвешенному цепью к потолку. На крюке висели ошметки человеческого мяса, а под крюком чернела лужа крови.
— Я называю его «Крылья Пегаса», — сказал Тонгилий. — Знаешь, как его применяют?
— Нет, — с трудом выдавил из себя Квинт, дрожа от страха.
— Очень просто. Его цепляют за твое ребро, например, вот за это, — Тонгилий нащупал у Квинта нижнее ребро, — и тянут за вон тот конец веревки, пока тебя на крюке не подымут к самому потолку. Ощущение, скажу я тебе, незабываемое. Только вот толстым, как ты, часто не везет, — с сожалением проговорил Тонгилий. — Ребра у них не выдерживают и вырываются вместе с мясом. Вот видишь это ребро? — Тонгилий указал на ошметки мяса, болтающиеся на крюке. — До тебя тут висел один не в меру упитанный. И минуты не провисел. Только-только, можно сказать, стал ощущать удовольствие от полета на «Крыльях Пегаса», как вдруг: хрусть — и он уже на полу, а ребро осталось на крюке. Жалкое зрелище. Мой тебе совет, Квинт, в следующий раз, когда будешь затевать заговор, похудей. Худому намного легче висеть на крюке, поверь моему слову.