Подарок из Египта

Птах Владимир Юрьевич

— Не было заговора, — жалобно лепетал Квинт.

Но Тонгилий словно не услышал его слов и продолжал как ни в чем не бывало:

— Вот недавно, — оживленно рассказывал он, — повесили мы на крюк одного святотатца. Маленький такой, худенький, висит себе преспокойно на крюке и еще мне, сволочь, в лицо смеется. Оно и понятно, он легкий, ему почти не больно, вот он и смеется. Я терпел, терпел, да и не вытерпел, взял и повис у него на ногах. Ну, тут конечно ему стало не до смеха, тут уж я вдоволь натешился, — Тонгилий усмехнулся, словно припоминая этот забавный случай. —

Так что, Квинт, сам понимаешь, худой ты или толстый, а мы все равно из тебя имена заговорщиков вытянем. Ну что, хочешь полетать на «Крыльях Пегаса» или все-таки вспомнишь имена?

Зловещий голос Тонгилия резанул Квинта, как ножом по сердцу.

— Полетай, не бойся, — зашептал ему с издевкой Тонгилий в самое ухо, — такой случай только раз в жизни выпадает. У тебя ребро крепкое, я думаю, несколько минут оно тебя продержит. А потом расскажешь мне, каково там под потолком.

Но Квинт отказался от полета на «Крыльях Пегаса» и сказал, что лучше уж он назовет имена заговорщиков. Только вот не знает, с кого начать.

— Начинай с самого богатого, — подсказал ему Тонгилий. — Только не забывай адреса называть.

Квинт понял, чт'o от него хотят услышать, и стал называть имена своих зажиточных друзей и приятелей. Секретарь записывал все его показания.

— Ты никого не забыл? — вкрадчиво спросил Тонгилий, перечитывая имена на папирусе.

— Нет, всех назвал.

— А сенатор Руф? Разве он не в заговоре? — спросил Тонгилий и пристально посмотрел на Квинта.

— Что, и сенатор Руф в заговоре? — испуганно проговорил Квинт.

— Ты у меня спрашиваешь? Это ты должен знать, в заговоре он или нет. Но по твоим глазам я вижу, что он в заговоре, ведь верно? — и Тонгилий недвусмысленно посмотрел на Квинта.

— Да, в заговоре, — печально проговорил догадливый Квинт.

Он надеялся на помощь Руфа и поэтому не называл его имени, а тут выходило, что сенатору самому скоро потребуется помощь.

— Я забыл его назвать, — добавил Квинт виновато.

— Понимаю, — снисходительно проговорил Тонгилий. — Ты устал, напуган, ну ничего, пойдешь сейчас в свою камеру, успокоишься, может, еще кого-нибудь вспомнишь. Ведь вспомнишь?

Тонгилий качнул крюк рукой.

— Вспомню, — пообещал Квинт, испуганно косясь на «Крылья Пегаса».

— Вот и хорошо. Уведите! — приказал Тонгилий солдатам.

Квинта увели, а Тонгилий подозвал к себе одного из помощников и передал ему списки «заговорщиков».

— Пусть отнесут это военному трибуну Роспию, — сказал Тонгилий тюремщику. — А я пока займусь сынком этого слизняка. Как он там? Вы его еще не убили?

— Нет, еще живой, — ответил тюремщик.

— Он признался в заговоре?

— Пока нет.

— Нет? — удивился Тонгилий. — Чем же вы там с ним занимались?

— А ты у него спроси, — недовольно ответил тюремщик, — если он еще сможет тебе ответить.

— Я спрошу, но ты меня, Патагат, удивляешь. Не можешь вытянуть признание из какого-то мальчишки. У меня он сейчас за несколько минут во всем признается.

— Ну конечно! — воскликнул Патагат. — У тебя тут вон сколько

всего. Одни эти «Крылья Пегаса» чего стоят. А у меня что? Сапоги да кулаки.

— Уметь надо, Патагат, уметь. Я готов с тобой поспорить на двести сестерциев, что развяжу мальчишке язык одними вот этими руками.

Тонгилий повертел своими ладонями перед носом у Патагата.

— Что, без клещей? — засомневался Патагат.

— Разумеется, без клещей. Голыми руками.

— Давай, попробуй, — согласился Патагат, — посмотрим, как это у тебя получится. А то ты, Тонгилий, очень шустрый, чуть что — так сразу вешаешь на свои «Крылья Пе-гаса». Так любой дурак признание выбьет.

Эти слова задели Тонгилия за живое. Он загорелся желанием доказать Патагату, что тот ошибается и мальчишка в его руках не то что заговорит, а запоет. Тонгилий приказал притащить к нему Марка, а сам пока разминал свои громадные кулаки.

Из всех «заговорщиков» Марку досталось больше других. И причиной тому было его выступление, пусть короткое, но весьма яркое. На сцене Марк выделялся среди других актеров, и поэтому солдаты решили, что именно он и есть главный заговорщик, и били его, не жалеючи. Когда Марка притащили в Мамертинскую тюрьму и там выяснилось, что он, вдобавок ко всему, еще и сын Квинта Серпрония, то ни у кого не осталось сомнения, что в покушении на Сеяна Марк должен был сыграть главную роль — убийцы. За это ему и в тюрьме досталось. Его били до тех пор, пока он не терял созна-ния. Потом давали ему время прийти в себя и били снова. Но напрасно Патагат добивался от Марка признания. Марк решил стерпеть все и не признаваться в покушении на Сеяна. Он понимал, что этим признанием подпишет себе смертный приговор. Пока в нем оставались силы, Марк достойно сносил побои. Однако вид у него был жуткий. Опухшее, все разбитое в кровь лицо совсем не походило на ли-цо прежнего Марка. Когда Тонгилий его таким увидел, он удивленно приподнял брови.

— А ты, Патагат, я смотрю, времени зря не терял, — сказал Тонгилий, повернув к себе лицо Марка. — Хорошо постарался.

— Тут еще преторианцы руку приложили, — сказал Патагат. — А эти звери с одного удара могут мозги вышибить.

— Вот я и смотрю, на нем живого места не осталось. Как бы его теперь так… поаккуратней, чтобы не убить, — размышлял вслух Тонгилий.

— Не бойся, если убьешь, я с тебя денег не возьму.

— Ты думаешь, мне денег жалко?

— А что, мальчишку? — усмехнулся Патагат.

— Смейся, смейся, — проговорил Тонгилий. — Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда твои двести сестерциев окажутся в моем кошельке.

— Ну-ну, посмотрим.

Тонгилий приступил к допросу Марка. Сначала Тонгилий старался бить его поаккуратней, чтобы он действительно не испустил дух. Но упорство Марка взбесило Тонгилия, и вскоре он уже метелил Марка изо всей силы и куда попало.

— Ты у меня заговоришь, — злобно повторял Тонгилий между ударами. — У меня и немые говорили.

— Бей нежней, — смеялся над ним Патагат. — Что ты как с цепи сорвался? Ты же его убьешь, он и так еле дышит.