Подарок коллекционера

Джеймс М. Р.

— Он сказал ей, что не допустит, чтобы эта грязь оставалась в ней. Он… — Я с трудом сглатываю подступающую к горлу желчь. — Он позвал мою мачеху, и вместе они…они прервали беременность там, в сарае, на моих глазах. Как будто Марго была каким-то сельскохозяйственным животным. — Мои зубы скрипят, когда я говорю, каждое слово выдавливается с трудом. — Она потеряла сознание, истекая кровью. Они отвели ее обратно в дом. Три дня она была больна. Я держался подальше от нее, разрываемый на части. Мне было больно, как будто со мной сделали то же самое, я надумывал ужасные вещи, но больше всего винил себя. А потом, на третью ночь…

Я задерживаю дыхание, чувствуя, что из меня уходят все силы, чтобы рассказать это снова, и это только начало.

— Она пришла и нашла меня. Я прятался в сарае,

не ел, не спал. Она все еще хотела убежать. Чтобы быть со мной. Мы поссорились, и мой отец снова нашел нас. Он пошел по кровавому следу, который она оставила, к сараю… и потерял рассудок. Он накричал на нее, назвал неблагодарной и сказал, что пытался искупить грех, который она совершила. Что он покажет ей, что значит чувствовать мужчину внутри себя, если она уж так сильно этого хочет. Он насиловал ее снова и снова, несмотря на ее состояние, и бил ее так же, как и меня всегда. Когда он закончил… — Из моего горла вырывается низкий всхлип, и я наклоняюсь вперед, испытывая боль от слишком долгих воспоминаний. — Она была мертва. Он убил ее. Я пытался подойти к ней, крича и плача, но он схватил меня и избил. Он оставил меня там, рядом с ее телом.

Когда я открываю глаза, Ноэль смотрит на меня с таким выражением ужаса на лице, что это поражает даже меня.

— О боже, Александр… — Ее глаза наполняются слезами. — Это ужасно. Он был монстром. Это была не твоя вина. — Она яростно качает головой. — Ни в чем из этого не было твоей вины! Вы были всего лишь детьми, а он был нелюдем. Даже подумать о таком страшно, совершить такой ужасный поступок… ты не виноват! Это вина твоего отца, а не твоя…

— Если бы я не прикасался к ней, если бы я похоронил свои желания, если бы я нашел женщину, которая не была под запретом, она была бы жива. — Я с трудом сглатываю. — Это простая истина.

— Александр, нет…

— И даже если ты права, и это была не моя вина, — продолжаю я, резко обрывая Ноэль. — Это еще не все. — Я делаю глубокий, прерывистый вдох. — Я могу остановиться сейчас, если ты не хочешь больше ничего слышать. Если этого достаточно.

— Нет. — Ноэль переплетает кончики своих пальцев с моими. — Расскажи мне все, Александр.

— Той ночью я впервые подумал о самоубийстве. — Я плотно сжимаю губы. — Я сидел там, держа ее изуродованное тело, плакал и читал ей стихи, которые мы любили, как будто она могла меня слышать. Я сказал себе, что останусь в живых, чтобы похоронить ее. Но даже после этого я… я не смог этого сделать. — Я качаю головой. — Я был трусом.

— Желание жить — это не трусость, — мягко говорит Ноэль. — Даже если кто-то, кого ты любишь, ушел… Марго не хотела бы твоей смерти. — Она качает головой. — Даже если ты веришь в загробную жизнь, это не одно и то же. Никто из тех, кто тебя любит, не хотел бы, чтобы ты присоединился к ним раньше времени.

Я с трудом сглатываю сквозь стиснутые зубы. В этой истории есть еще кое-что, часть, которую я даже не рассказал Анастасии, испугавшись, что она не останется. Что она отвернется от меня, если узнает. Но Ноэль уже решила уйти. Я ничего не могу сказать ей сейчас, кроме абсолютной правды, как я рассказал ее той долгой ночью, когда священник сидел рядом со мной. Другого рода исповедь последней женщине, которая когда-либо проявляла ко мне доброту.

— Когда я похоронил Марго, я вернулся в дом, весь в ее крови. Я подтолкнул к дверям все тяжелое, что смог найти, и я… — Я отвожу взгляд, вспоминая ужас той ночи, запах меди в воздухе, ярость и горе, которые я испытывал. Мне было все равно, что будет дальше. — Я поджог дом.

— О боже, — шепчет Ноэль. — Так они…

— Я не знаю. — Я качаю головой. — Я убежал той ночью и никогда не пытался выяснить. Я действительно не хотел знать. Мой разум был достаточно сломлен, и если бы они выжили… — Я делаю вдох, пытаясь унять бушующие эмоции. — Я поехал в Париж. Я нашел способ начать все сначала, но я был сломлен внутри. Какие бы странные монстры ни были в моей голове раньше, они вырвались на свободу. Я был неправ во многих отношениях и зациклился на коллекционировании, чтобы успокоить бурю внутри. Марго любила красивые вещи: книги и произведения искусства, и мы часто говорили о том, если бы мы

были богаты, какие места мы бы увидели, какими вещами мы бы наполнили дом. Я сказал себе, что делаю это ради нее. Я сколотил свое состояние на антиквариате, путешествовал, находил редкие вещи, обменивал, перепродавал и собирал для нее все это, но я не мог заставить себя хотеть чего-то цельного. Я не мог спасти ее, но я мог спасти другие вещи. Я хотел получить все, что когда-то было красивым и редким, а теперь повреждено. Со временем мое безумие перекинулось и на женщин. Я видел Марго в каждой из них, но ни к одной из них я не прикасался. — Я смотрю на Ноэль, отчаянно желая, чтобы она поняла это, прежде всего. — Я уничтожил Марго, любя ее, желая ее. Поэтому я старался уберечь их. Я никогда не прикасался ни к одной. В течение многих лет после Марго я получал удовольствие только с женщинами, которым за это платили, или которые были на вечеринках Кайто. Я отказывался снова любить или желать кого-либо из женщин, которых приводил в свой дом.

— Что с ними случалось потом? — Мягко спрашивает Ноэль, ее тон внезапно становится настороженным. — Если ты не прикасался к ним и не любил их, почему они исчезали?

— Они мне не доверяли, — бормочу я. — Я пытался обезопасить их. Были правила, рутина, вещи, которые нужно было соблюдать, чтобы обезопасить их…

— Ты пытался сделать их домашними питомцами. Как и меня. — Тон Ноэль слегка ожесточается. — Александр, это неправильно…

— Я знаю! — Слова вырываются из меня, комом стоя в горле. — Я знаю. И теперь их всех нет. Они убегали или отказывались есть, и их рвало неделями. Двое из них нашли способы свести счеты с жизнью. — Слезы вины и стыда выступили у меня на глазах, горячие и обжигающие. — Я каждый раз терпел неудачу. Я почти планировал сдаться, пока не встретил ее.

— Кого? — Спрашивает Ноэль, ее голос немного смягчается.

— Еще одну женщину, которую я искренне полюбил, — тихо говорю я. — Ее звали Анастасия. Я нашел ее на вечеринке, о которой Кайто дал мне информацию. Она была в плохом физическом и психическом состоянии из-за другого мужчины, который причинил ей боль до того, как русский, устраивавший вечеринку, добрался до нее. Он использовал ее как центральное украшение, подвешенное посреди вечеринки, как балерину в музыкальной шкатулке. Когда я увидел ее…

Я закрываю глаза, вспоминая, как увидел Анастасию. Она была такой красивой, такой сломленной, как все, что я когда-либо стремился сохранить в один прекрасный момент. Я думал, что на этот раз у меня все получится. Я бы сделал ее цельной.

— Я должен был заполучить ее. Я предложил Алексею Егорову безумную цену за нее, чтобы заставить его продать ее…

— Я видела, — тихо говорит Ноэль. — В твоем кабинете. Сто миллионов долларов.

— Да. Цена была настолько возмутительной, что он не смог отказать, хотя, я думаю, ему нравилась идея продать ее кому-то, кто мог причинить ей боль. Я только… я только хотел помочь.

Ноэль на мгновение замолкает.

— Ты помог?

— Сначала я так и думал. Я был нежен с ней. Я не обращался с ней как с питомцем. Вместо этого я пытался вылечить ее. К тому времени мой разум был сильно разбит, и я думал, что понимаю ее. У нее тоже были голоса в голове. Злые, грустные, царапающие голоса, которые заставляли ее чувствовать, что не осталось причин жить, не для чего жить. Которые настаивали на том, что боль была слишком сильной, что она должна сдаться. — Я делаю глубокий вдох, желая, чтобы Ноэль поняла, хотя бы немного. — Она рассказала мне о них, когда больше не боялась меня, когда начала влюбляться в меня. Она рассказала мне о своих врачах в Нью-Йорке, о том, как они диагностировали у нее депрессию, посттравматическое стрессовое расстройство и тревогу. Предполагалось, что она будет принимать таблетки и ходить к психотерапевтам, чтобы восстановить свой разум и тело, но она зашла слишком далеко, чтобы делать что-либо из этого. Вместо этого она предпочла спрятаться в своей квартире, отказываясь от помощи, от любых попыток своих друзей сделать ее лучше, до тех пор, пока у нее больше не осталось выбора. Пока ее не увезли в безопасный дом, чтобы спрятаться от опасного человека, который все равно забрал ее и сделал все намного хуже.