Подчасок с поста «Старик»
Шрифт:
Самолет поворачивает на Очаков. А тут миноносец «Жаркий» показался. Стоит в заливе на якоре. Коровкин не может отказать себе в удовольствии попугать его.
— Бомбы есть? — спрашивает одними губами — слов за свистом ветра механик все равно не услышит.
Тот разводит руками — нету. Только «гвозди» остались — показывает стрелу.
— Все равно!
Снижается над кораблем. Федор горсть за горстью бросает стрелы. На палубе — беспорядочная беготня, но кто-то бросился к пулеметам, открыл стрельбу. И вдруг заглох мотор. Коровкин планирует, уводя аппарат подальше от корабля, но самолет снижается. И с каждым метром все больше и больше.
— Что там такое?
Федор выскакивает из кабины, по гондоле пробирается к мотору.
— Трубка перебита!
И тут же:
— Смотри-ка!
С корабля спустили шлюпку, и она направляется к самолету.
— Да пугни ты их! — кивает на пулемет Коровкин.
— Патронов нет…
— Н-н-да… Закрути! — подает тщательно сберегаемый моточек изоляционной ленты.
— Готово!
— Заводи!
Садится Федор верхом на мотор, берется за лопасти винта. Прокручивает и раз и два. А шлюпка все ближе, ближе. Уже видны орущие рты, слышны крики.
Завелся мотор. Подняться самолет не может, в дырявую гондолу-лодку набралось полно воды, но вот он уходит по воде все дальше и дальше от шлюпки, от корабля. Вслед ему стреляют, но за шумом мотора, ветра, волн не слышно ни выстрелов, ни свиста пуль.
Уже около самой Кинбурнской косы летчики еще раз осматривают мотор, вычерпывают воду из лодки, затем поднимаются в воздух.
Самолет еле дышит. Правое крыло растрепано, брезент разорвался на ленточки, рули болтаются. Кое-как плюхнулся около берега. Серый от усталости, Коровкин вышел из самолета, лег на траву, не снимая кожанки, только сбросил фуражку.
Подбежал Омелька.
— Ы-ы, ы-ы-ы, — на голову показывает.
— Что он мычит? — поворачивается Коровкин к Федору.
— Да ты, брат, совсем поседел!.
Коровкин [12] молча закуривает, глубоко затягивается, выпускает огромный клуб дыма и смотрит на недалекий пригорок, на котором выделяются три небольших могильных холмика и самолетные пропеллеры над ними.
Глава XIX
БОИ
12
Морской летчик Туркестанского гидроотряда Западного сектора Черного моря Коровкин М. А. приказом Реввоенсовета Республики впоследствии был награжден орденом Красного Знамени.
Уже первый час на исходе, а сигнала все нет, отрядов из других колоний тоже нет. И полковник князь Горицкий решает пробиваться к морю своими силами. Уже строится в ряды вооруженный отряд, выходит за село, на юг. А в это время появляется всадник на взмыленной лошади:
— По одесской дороге красные идут!
— Много?
— С полсотни конников и столько же пеших!..
Полковник Горицкий решает принять бой. Расставляет пулеметы, один на пригорке, другой на околице села. А вооруженных людей располагает на склонах балки.
Недоля вставил ленту, приготовился, а сам косит глазом на Булдыгу-Борщевского — ни на шаг не отходит от него штабс-капитан.
Подошел полковник Горицкий. Мельком взглянул на Тимофея, на пулемет, и к штабс-капитану.
— Как тут?
— Надежно!
— Тогда… — и, отойдя в сторону, что-то начал говорить штабс-капитану. Тот побледнел, выпрямился, отдал честь и бегом
Не знал ничего этого Тимофей, но как только штабс-капитан скрылся из виду, даже дышать легче стало. Он снова почувствовал себя не «дезиком», а красноармейцем отдельного батальона пограничной охраны, да еще с «максимом» в руках. Тимофей глубоко вздохнул, расправил плечи, оттащил пулемет немного в сторону, к глухой стене какого-то склада, чтобы быть спокойным за тыл, протянул ленту и лег на теплую землю, приготовившись к бою.
А далеко на юге, в знойном степном мареве заклубилась пыль, показались всадники.
«Красный отряд!» — догадался Недоля, и губы у него сами собой растянулись в улыбку; и хорошо, что в этот момент не было поблизости Булдыги-Борщевского — тот-то уж заметил бы радость на лице своего подопечного.
На околице заговорил пулемет. Заговорил и тут же смолк. Что там, перекос ленты или лопнула пружина, подпиленная Тимофеем? Все равно, пулемету крышка, исправить его ни Жора Мичиган, ни толстогубый Еган не смогут.
А отряд все ближе, ближе. Впереди — это Тимофей ясно различил — Клиндаухов, в своих широченных красных галифе, развевающихся по ветру, как знамя. Кто же это с ним рядом? Военмор Неуспокоев? Точно, он! Фуражка на затылке, кожанка расстегнута, могучую грудь пересекают голубые полоски тельняшки.
«Впереди мчится!..» — с радостью и гордостью думает Недоля.
Кое-кто приподнялся в цепи, послышались одиночные выстрелы. И тут Недоля включился, дал длинную очередь. По цели повстанцев. Не по головам, а поверху, над самыми фуражками, и каждый почувствовал свистящий холодок пуль. А полковник Эбеналь, поднявшийся на правом фланге, грузно осел вниз и покатился с обрыва.
И тут откуда-то в ряды повстанцев просочился слух — красные окружают село. И начали расползаться восставшие, как расползается гнилая ткань. Кто с винтовками, а кто, бросив оружие, уходил огородами в глубь села и дальше, за село. И как ни бесновался князь Горицкий, как ни угрожал маузером, в цепи оставалось все меньше и меньше людей, да и те головы поднять не могли, Недоля прижимал их очередями к земле.
Конники приближались. Клиндаухов выхватил саблю, направил коня прямо на Тимофея.
— Не трогай его, это… — воскликнул Неуспокоев, но тут же упал, сбитый с коня пулей.
Недоля взглянул, откуда же стреляли? Увидел за каменным заборчиком князя. Целится в него, в Тимофея. Недоля мгновенно шлепнулся на землю, пуля щелкнула по щиту пулемета. Ответная очередь перерезала князя пополам, и бывший полковник бывшей империи ткнулся лицом в пересохшую от летнего жара землю, и кто знает, что мелькнуло в последний раз перед его потухающим взором.