Поддельный шотландец. Дилогия
Шрифт:
С первым проблеском дня я открыл глаза и увидел, что нахожусь в большой комнате, обитой тисненой кожей, обставленной дорогой вышитой мебелью и освещаемой тремя прекрасными окнами. Лет десять, а может быть, и двадцать назад нельзя было бы желать более приятной комнаты для сна или пробуждения, но с тех пор сырость, грязь, заброшенность, мыши и пауки сделали своё дело. Кроме того, некоторые оконные рамы были сломаны, но в Шос-гаузе это было вполне обычным явлением. Типа как моему дяде приходилось когда-нибудь выдерживать осаду своих возмущенных соседей, может быть даже с Дженет Клоустон во главе.
Между тем на дворе светило солнце, а я замерз в этой печальной комнате. Пришлось выпрыгнуть
Дядя повел меня за дом, где был колодец с бадьей, и сказал, что, "если мне нужно, тут можно умыть лицо". Я вымылся и добрался как мог до кухни, где он развел огонь и стряпал овсяную кашу. На столе стояли две чашки с двумя роговыми ложками, но все тот же единственный стакан легкого пива. Вероятно, я посмотрел на него с некоторым удивлением, и мой дядя заметил это, потому что, как бы в ответ на мою мысль, он спросил, не хочу ли я выпить эля -- так он называл своё пиво.
Я сказал ему, что, хотя у меня есть такая привычка, я не желаю его беспокоить. Мне и воды достаточно.
– - Ну, ну, -- сказал он, -- я не отказываю тебе в том, что благоразумно.
Он снял с полки другой стакан, но, к моему великому изумлению, вместо того чтобы нацедить ещё пива, перелил ровно половину из первого стакана во второй. В этом было какое-то сквалыжное благородство, от которого у меня почти захватило дух. Хотя мой дядя бесспорно был скрягой, но принадлежал к той высшей породе скупцов, которые могут заставить уважать свой порок, придав ему благородный оттенок.
Когда мы кончили завтрак, дядя открыл запертый сундук и вынул из него глиняную трубку с пачкой табаку, от которой отрезал ровно столько, чтобы набить себе трубку, а остальное запер снова. Затем он уселся на солнце у одного из окон и стал молча курить. Время от времени глаза его останавливались на мне, и он выпаливал какой-нибудь вопрос. Раз он спросил:
– - А твоя мать?
И когда я сказал, что и она также умерла, он прибавил:
– - Красивая была девушка!
Потом опять после длинной паузы:
– - А у тебя есть друзья?
Я сказал ему, что среди них есть различные джентльмены, носящие фамилию Кемпбелл. Хотя на самом деле только один из них, а именно священник, когда-либо обращал хоть какое-то внимание на Дэвида. Но всё ведь должно идти по канону, не так ли?
Он, казалось, раздумывал о моих словах.
– - Дэви, -- сказал он потом, -- ты хорошо сделал, что пришел к своему дяде Эбэнезеру. Я высоко ставлю нашу фамильную честь и исполню свой долг относительно тебя, но пока я обдумываю, куда бы лучше тебя пристроить: сделать ли тебя дипломатом, или юристом, или, может быть, военным, что молодежь любит более всего. Я не хотел бы, чтобы Бэлфур унижался перед северными Кемпбеллами, и потому прошу тебя держать язык за зубами. Чтобы не было никаких писем, никаких посланий, ни слова никому, иначе -- вот дверь.
– - Дядя Эбэнезер, -- отвечал я, -- у меня нет основания предполагать, что вы желаете мне дурное. Но, несмотря на то, я желал бы убедить вас, что и у меня есть самолюбие. Я отыскал вас не по своей воле. И если вы ещё раз укажете мне на дверь, я поймаю вас на слове.
Он казался сильно смущенным.
– - Ну, ну, -- сказал он, -- нельзя же так, мой милый, нельзя. Потерпи день или два. Я ведь не колдун, чтобы найти тебе карьеру на дне суповой миски. Но дай мне день или два и не говори никому ни слова, и, честное слово, я исполню свой родственный долг относительно тебя.
Да-да, звучит правдоподобно, но -- "не верю". Хреновый актёр из тебя, дядя
– - Хорошо, -- сказал я вслух, -- этого более чем достаточно. Если вы хотите помочь мне, то я, без сомнения, буду очень рад и очень вам благодарен.
Затем я заявил, что надо проветрить кровать и постельное белье и просушить их на солнце.
– - Кто здесь хозяин, ты или я? -- закричал было Эбэнезер своим пронзительным голосом, но тут же резко осекся. -- Ну, ну, -- примирительно пробормотал он, глядя при этом в пол -- я совсем не то хотел сказать. Что мое, то и твое, Дэви, а что твое, то и мое. Ведь кровь не вода, и на всём белом свете сейчас только мы двое носим фамилию Бэлфуров.
И он начал бессвязно рассказывать о нашей семье и её былом величии, о своём отце, начавшем перестраивать дом, о себе, о том, как он остановил перестройку, считая её преступной растратой денег. Это навело меня на мысль передать ему проклятия Дженет Клоустон.
– - Ах негодяйка! -- заворчал он. -- Тысячу двести девятнадцать -- это значит каждый день с тех пор, как я продал её имущество. Я бы хотел видеть её поджаренной на горячих угольях, прежде чем это случится! Ведьма, настоящая ведьма! Я пойду в город, надо переговорить с секретарем суда.
С этими словами он открыл сундук и вынул из него очень старый, но хорошо сохранившийся синий кафтан, жилет и довольно хорошую касторовую шляпу -- все это без галунов. Он кое-как напялил это на себя и, взяв из шкафа палку, опять запер все на ключ и собрался уже уходить, как вдруг новая мысль остановила его.
– - Я не могу оставить тебя одного в доме, -- сказал он. -- Мне придется запереть дверь, а тебе побыть снаружи.
В ответ я лишь усмехнулся. Прекрасная погода, прекрасная возможность пошарить в доме в отсутствие его хозяина. Ведь войти можно не только через дверь.
– - Никаких проблем, встретимся вечером -- сказал я.
IV.
День, начавшийся так хорошо, прошел, сверх ожидания, ещё лучше. Обшарив дом с подвала до чердака (где он был достроен), я нашёл несколько ухоронок с деньгами на общую сумму почти в шестьдесят фунтов стерлингов, небольшой ржавый кинжал и старую, но вполне себе рабочую, пращу. В многочисленные запертые сундуки лезть не стал, всему своё время. Сходив к недалёкой мелкой речке, набрал на галечнике подходящих камней и слегка попрактиковался в подзабытых навыках их метания при помощи верёвки с петлёй. Затем была растянувшаяся почти на пол дня охота на местных пернатых. Моими жертвами стал пяток молодых лесных голубей и парочка местных красных куропаток, здесь их называют "граусами". Из двух голубей я сварил шурпу в найденном в доме двухлитровом медном котелке, а куропаток запёк в глине. Вот где пригодилась старая охотничья практика и юношеское увлечение походами на выживание, кто бы мог подумать. Наелся так, что чуть не лопнул, и осталось ещё много мяса. Соорудив из камней импровизированную коптильню, я оставил эти остатки доходить в ольховом дыму, а сам, раздевшись до панталон, загорал на нежарком шотландском солнышке. Ну что сказать, реципиент мне достался тот ещё. Физическое развития для сельского жителя даже моего времени гораздо ниже среднего. Руки -- палочки, ноги -- спички, хотя рост для этого времени высокий и упитанность несколько выше нормы. За весь путь от Иссендина к владениям Бэлфуров я не встретил никого выше себя по росту. Интересно, сколько лет на самом деле Дэвиду? Нет, из его памяти я знаю, что вроде бы семнадцать, но по умственному развитию я ему и четырнадцати бы не дал. Дитё-дитём. По крайней мере был таким, до моего появления.