Подельник эпохи: Леонид Леонов
Шрифт:
Вот ведь как дело поворачивалось! Это не абы кто были, Киршон и Афиногенов, — а два насквозь советских драматурга, чьи пьесы буквально навязывались всей стране и шли по всем городам и весям.
Происходящее не то чтобы повергало в смятение — оно подрывало всякие представления о реальности.
Дочь Леонова, Наталия Леонидовна, рассказывала, что в те дни заглянул к отцу писатель Александр Хамадан, — мужественный, по-видимому, человек.
Хамадан только что был у Ставского и случайно увидел на его рабочем столе
— Что ты делаешь? — спросил Хамадан у Ставского. — Зачем?
«Ставский, — пишет дочь в воспоминаниях, — ответил замечательной фразой:
— Ты думаешь, не надо?
Хамадан разорвал эту бумагу, спас отца».
История эта может быть и неправдой — хотя зачем, с другой стороны, выдумывать Леонову о себе такие сложносочинённые небылицы. Вся его без малого столетняя жизнь доказала, что ко лжи этот человек был не расположен.
К тому же именно Ставский в первых числах мая 1937-го писал в ЦК и лично Сталину:
«Обращает самое серьёзное внимание на себя состав авербаховской группы:
— Иван Макарьев, бывший секретарь Рабочей ассоциации пролетарских писателей — троцкист-террорист, ныне арестован НКВД;
— Д. Мазнин, приближённый критик Авербаха — троцкист, ныне арестован НКВД;
— Пикель — расстрелян в 1936 году;
— Бруно Ясенский — рекомендован в партию шпионом Домбалем, разъезжал с ним по Таджикистану, сам дал рекомендацию на въезд в СССР шпионам Шимкевичам, предоставил свою квартиру в Москве на долгое время расстрелянному провокатору и шпиону Вандурскому — и так далее;
— Киршон — будучи связан с Ягодой и Авербахом самым тесным образом, оторвался от партийной организации, от рабочих, развалил работу драмсекции Союза писателей, допустил ряд уголовных преступлений в ведении денежных дел драматургов и так далее».
Это был не столько донос, сколько отчёт о заседании писательской партгруппы, но именно Ясенского и Киршона, упомянутых в письме, ожидает скорая смерть.
Пятого мая «Литературная газета» публикует огромный шарж на самых видных советских писателей, которые дружно плывут на пароходе.
На верхней палубе — Алексей Толстой, Ставский, Шолохов, Николай Тихонов, Демьян Бедный, Павленко…
На второй палубе — Бабель, Лебедев-Кумач, Фадеев, Федин, Панфёров, Михаил Голодный…
На третьей палубе — Паустовский, Катаев, Леонов, Тынянов, Соболев, Сейфуллина, Сельвинский, Вишневский, Шкловский…
Писатель Новиков-Прибой отдельно ныряет в водолазном костюме. Всеволод Иванов тонет в воде, но его пытаются спасти. Поэт Борис Пастернак плывёт на утлой лодке, которая привязана к пароходу готовой разорваться верёвкой. Журналист Михаил Кольцов, находившийся тогда почти безвылазно за границей, пролетает мимо на самолёте.
Под шаржем — поэтическое послесловие, где говорится по поводу литературного парохода следующее:
Драматург Афиногенов, как ни странно, репрессии переживёт и погибнет в самом начале Отечественной. Со всего парохода будет репрессирован один писатель — Бабель. И пролетавший мимо на самолёте журналист Кольцов.
Но тогда своей судьбы никто не знал, и ожидать можно было с каждым днём всё больших неприятностей.
Леонов, после разгрома «Скутаревского» и «Дороги на Океан», уже по этому шаржу мог понять, насколько он потерял в литературном авторитете. Позиции литераторов, размещённых на трёх палубах, были чётко продуманы, и всех расставили по ранжиру.
Десять лет назад была совсем иная ситуация. К примеру, в последнем, двенадцатом номере за 1926 год главный журнал Советской России — «Красная новь», чётко соблюдавший табели о рангах и даже создававший их, отдельно и выше всех анонсирует пять авторов, чьи произведения издание намерено публиковать: Горький, Алексей Толстой, Бабель, Всеволод Иванов, Леонов.
Спустя несколько лет, в 1931-м, 32-летний Леонов, вместе с Фадеевым и Ивановым, журнал этот возглавил, и Горький ему посылал письма с просьбой опубликовать любезных его сердцу поэтов.
А уж о словах, сказанных Горьким Сталину — «Этот человек может отвечать за всю русскую литературу!» — и вообще не стоило в 1937 году вспоминать; они как будто в другой жизни были произнесены.
И вот Горький умер, Алексей Толстой только укрепил свои позиции, зато Бабеля, Иванова и Леонова опередили (а то и откровенно оттёрли) иные их собратья. Шолохов — безусловно по праву таланта, чего не скажешь о Павленко или Панфёрове. И даже, пожалуй, о Фадееве с Фединым.
Леонов видел, что его хоть и не выбросили ещё за борт, но вполне могут это сделать в ближайшее время.
Мясорубка продолжается
Летом репрессивная машина, развернувшись, с воем, закладывающим уши, делает новый заход.
В номере от 15 июня 1937 года «Литературная газета» публикует самое массовое письмо «инженеров человеческих душ», под которым нанизано 46 писательских фамилий: «И вот страна знает о поимке 8 шпионов: Тухачевского, Якира, Уборевича, Эйдемана, Примакова, Путна, Корка, Фельдмана… <…> Мы требуем расстрела шпионов!»
Среди подписавшихся первым заявлен Владимир Ставский, следом идут Вс. Иванов, Вс. Вишневский, Фадеев, Федин, Алексей Толстой, Павленко, Новиков-Прибой, Тихонов…