Подъем
Шрифт:
— Зачем? — доставшийся от отца бизнес мог бы до конца дней приносить ей солидный доход, и так глупо с ним расставаться мне кажется верхом безумия…
— Я ничего не смыслю в строительстве, а ты не горишь желанием вставать у руля, — она грациозно устраивается напротив, закинув ногу на ногу, и с характерным звуком откусывает печенье, разглядывая его с таким интересом, словно никогда не пробовала прежде. — Разве не логично?
— А как же Карасев? Твой отец всегда выделял его, и он не первый год в этом деле, — со скучающим видом, я вновь возвращаюсь к чтению, не в силах выносить ее надменного обозрения моего внешнего вида.
— За три года он не заключил ни одной стоящей сделки, зато с занятной периодичностью летает на
— Найди другого…
— Вот, знаешь, что меня не перестает в тебе удивлять? — выдав нервный смешок, она придвигается ближе, вынуждая меня иронично изогнуть бровь, ожидая вердикта. — Твой эгоизм. В этом ты даже мне фору дашь. Тебе не приходило в голову, помочь своей женщине, наплевав на неуместную гордость?
— Периодически. Но каждый раз желание пропадает, когда вернувшись с очередной вечеринки, ты начинаешь лить грязь…
— Мило! Очень мило, Андрей! Теперь ты у нас великий мученик, страдающий от жестокости гражданской жены? — откинувшись на спинку стула, Рита вновь принимается за свой завтрак, и, только сейчас заметив, что именно я листаю, вырывает из рук бульварное чтиво, начиная что-то искать.
— Видел? — с какой-то кровожадностью во взгляде, Марго кладет передо мной статью, над которой красуется фото счастливой семьи. — Они хорошо смотрятся вместе, не находишь?
На протяжении почти семи лет жизни, не было ни минуты, когда бы она не думала о моей бывшей супруге. Может быть, где-то на уровне подсознания, до конца не веря в искренность моих чувств, она боялась, что я опомнюсь, и стремглав помчусь возвращать Машу, а, может быть, вечерами, задумывалась над тем, что когда-то я и с ней поступлю также: встречу кого-то поинтересней и уйду, громко хлопнув дверью… Не знаю, наверное, каждая женщина, связавшая свою судьбу с тем, кто принадлежал другой, был скован по рукам и ногам чувствами, штампом и ответственностью, завладев трофеем, на подсознательном уровне ждет, когда же к ней прилетит “кармический бумеранг”? В последнее время я часто размышляю над нашей с ней жизнью, и прихожу к неутешительным выводам — каждый из нас увлекся картинкой. Рита видела во мне мужчину, который не торопился падать к ее ногам, ведя отчаянную борьбу с собственным сердцем, а я упивался преследующим ее ореолом загадочности, какой-то непознанной внутренней глубины, до которой, увы, так и не сумел докопаться, и, кажется, уже никогда и не доберусь. Она съела себя изнутри, все глубже увязая в ненависти к окружающим, ведя борьбу за первенство с моей бывшей женой, а я потерял самого себя, долго не осознавая, что когда-то держал в ладонях бесценный дар — настоящую семью, любовь и уважение… Я украл у собственного сына беспечное детство с совместными играми на площадке, а Марго… А Марго просто жила, принимая как должное мои тщетные попытки удержать наши чувства — разрушительные, и не позволяющие оторваться от земли.
— Она должна сказать мне спасибо, — вызывает во мне недоумение отправляя чашку в мойку. — Кажется, Маша счастлива…
Я вновь опускаю свой взгляд, натыкаясь на белозубую улыбку женщины, держащей за руку человека, сумевшего дать ей все то, на что я оказался неспособен… Ее глаза светятся, а от природы тронутые волной локоны, теперь не такие длинные, как в студенческие годы, развиваются на ветру, в солнечном свете играя хорошо знакомыми мне переливами. Сема бежит чуть впереди, в распахнутой дутой жилетке, видимо, желая догнать малышку, в ярком желтом платьице и накинутом сверху красном плаще. На ней тонкий вязаный берет, из-под которого пробивается копна черных кудрей, и я задумываюсь, неужели у годовалой малышки могут быть такие густые волосы? Меня пробивает тоска, то чувство, когда разум кричит тебе об упущенной возможности на счастье с человеком, с которым иначе и быть не могло… На его месте, на месте Сергея Титова, мог
— О чем задумался? — вмешивается в мои размышления голос — уже вовсе не нежный, не теплый, а словно тронутый коркой льда… — Жалеешь?
— Уверена, что хочешь услышать правду? — в последнее время мы с ней соревнуемся, кто сделает друг другу больнее, хотя я давно не питаю пустых надежд, уже не веруя, что у нее еще хоть что-то ко мне осталось.
— А сам, как думаешь?
— Думаю, тебе плевать, — я не желаю продолжать этот бессмысленный обмен ядом, и встаю, чтобы обернуться, замерев у двери, когда она бросает мне вдогонку.
— Не хочешь спросить, кому я продаю папин бизнес? — обернувшись, я замечаю ее коварную ухмылку, почему-то предчувствуя, что ответ мне не понравится. — Сергею Титову… Насмешка судьбы, да, милый?
Я умело втискиваюсь на только что освобожденное место, паркуя свой автомобиль у дверей суши-бара, бросаю солнечные очки на приборную доску, беру кошелек, покоящийся на пассажирском сидении, и нажав на брелок блокировки замка, вхожу в прохладное помещение, в это время заполненное оголодавшими посетителями. Отыскав среди десятка людей знакомую макушку, я уверенно лавирую, улыбнувшись официантке, едва не налетевшей на меня с заставленным посудой подносом. Положив руку на плечо друга, я отвечаю на его приветствие, быстро обняв своего юриста, так, как это делают мужчины, встретившие верного товарища, с которым давно не сидели за одним столом. Было бы правильнее пригласить его к нам, но говорить обо всем, что так давно проситься с языка под чутким контролем остервеневшей Риты, за пару месяцев сумевшей вконец испортить свой и без того несладкий характер — отнюдь не заманчивая перспектива.
— Пива? — Антон, делает знак все той же молоденькой блондинке, что едва не залила мою футболку соевым соусом, но я отрицательно качаю головой:
— Я за рулем, — ограничиваюсь лишь едой и зеленым чаем, и на удивление Павлова, выключаю звук на мобильном, отодвинув в сторону смартфон, на экране которого, оповещая о входящем вызове, красуется фото моей зазнобы.
— Даже так?
— Как видишь. Как Вера?
— Прекрасно. Отправил ее с мамой в Италию. Вернется через неделю…
— Ясно. Я посмотрел отчеты, но кафе продавать не планирую.
— Дела подождут. Два месяца не виделись, а ты сразу о бизнесе. Лучше бы поделился, что у вас с Ритой происходит, раз ты даже на ее звонки отвечать не хочешь…
— Пф… — достав из кармана зажигалку, начинаю по привычке крутить ее в руках, не зная с какой стороны подступить к обнажению своей души. — Лучше не спрашивай.
— Запилила? Я ждал этого семь лет, — улыбаясь, он делает глоток, и хлопнув в ладоши, выдает давно заготовленную фразу. — А я говорил!
— Итак тошно. Так что поменьше экспрессии…
— Это называется — возмездие, Андрюх. За все хорошее рано или поздно приходиться платить, в твоем случае нервными клетками.
— Моя цена куда выше, — горько вздыхаю, и, видимо, до друга доходит, что его шутливый тон ничуть не умаляет моих терзаний. — Видел статью в “Коммерсанте”?
— Допустим. Только я и без всяких журналов знаю, как обстоят ее дела. Дом купили, ремонт идет полным ходом… Только тебе то что?
— Ничего, — знаю, что он прав, и с моей стороны глупо собирать сплетни о жизни бывшей жены, которую когда-то добровольно оставил, а теперь ощущаю неуместную ревность, зная, что она давно счастлива с другим. Наверное, так бывает с каждым — все мы собственники, и как бы ни уходили от женщины, порой будем ощущать уколы задетого самолюбия, зная, что больше ничего для нее не значим. — Титов покупает контрольный пакет, доставшийся Рите после смерти отца. Приедет в начале июня. Заодно привезет Сему. Я устроил его в хоккейный летний лагерь, так что пробудет здесь три недели.