Подглядывающая
Шрифт:
Киваю.
Не с подвохом ли вопрос? Учитывая, что я пытаюсь скрыть свою настоящую личность. На мне – парик и одежда, которую я никогда не ношу в обычной жизни. Естественного во мне сейчас очень мало.
– Журналисты часто спрашивают, в чем секрет моего успеха. Он прост и сложен одновременно. Дело в том, что я не фотографирую моделей. Я – рассказываю истории. Вы любите истории?
Киваю.
Знали бы вы, Юрий Стропилов, как сильно я их люблю, и на что готова пойти ради них...
– На
Он словно подслушал мои мысли! Я машинально пытаюсь уловить в отражении монитора взгляд Юрия, но картинка слишком неясная. Может, он просто играет со мной? Может, он давно уже обо всем догадался? Во что втянул меня Эй?!
– Я рассказываю истории, которые модели хранят в себе: запирают их на замок и выбрасывают ключ. Но мне модели открываются – даже не зная об этом. Они рассказывают истории на камеру: взглядами, мимикой, жестами. Вот, посмотрите на это…
Он открывает одну из последних фотографий.
Утро. Отель. На балконе, вцепившись в перила, стоит девушка лет восемнадцати. У нее обнаженные плечи и ключицы – остальное скрывают от фотографа розовые цветы в горшках. Вероятно, девушка не знает, что за ней подглядывают.
– Этот снимок я сделал случайно, когда дожидался такси в аэропорт. Накануне вечером я оказался свидетелем богатой и шумной свадьбы. И вот я вижу молодую жену на балконе, после первой брачной ночи, которую девочка провела со своим мужем – семидесятилетним стариком. Обратите внимание на лицо моей модели.
Я и так на него смотрела. Я видела стыд, омерзение и сожаление. Таким фото можно шантажировать.
Хорошо, что сейчас фотограф не видит моего лица. Оно выражает примерно то же самое.
На душе мерзко. Но обвинять Стропилова я не буду. Я не лучше его.
– История, – с внутренним торжеством произносит Юрий. – Теперь вы понимаете, о чем я говорю.
– Это… вввыглядит... не… ссовсем… ззаконно, – с трудом завершаю я мысль.
– Искусство превыше закона. Искусство превыше всего. Разве нет? – он резко поворачивает кресло – и мы оказываемся лицом к лицу. – А теперь расскажите, что вы здесь делаете.
Его руки – на металлических подлокотниках. Я зажата между спинкой стула и чугунным взглядом фотографом. Я не двигаюсь. Смотрю ему в глаза, но не могу прочитать ни одной эмоции.
Делаю глубокий вдох.
– Ппрезентация.
Фотограф убирает руки, выпрямляется. Ощущение такое, будто он только что перестал сжимать мне горло.
– Презентация – завтра. Сегодня был, так сказать, предпоказ, но он закончился час назад. Кто дал вам такую неверную информацию?
– Ддрузья… друзей. Мможет, ппросто… ошиблась, – кажется, я покраснела от усилий.
Но фотограф словно не замечает этого.
– Снимите парик.
Я молча буравлю его взглядом.
–
«С чего вы взяли?» я сокращаю до «Нет».
Стропилов уходит в дальний конец студии и возвращается с двумя бокалами шампанского. Протягивает мне один. Качаю головой.
– Вас угощает хозяин выставки.
В голове крутятся причины отказа, но также причина, по которой отказывать нельзя: я под подозрением. Я обязана разрядить обстановку.
Пригубливаю шампанское. Стараюсь улыбнуться как можно естественнее.
Стропилов делает большой глоток.
– Буду с вами откровенен. У вас сильный дефект речи. Вы знаете об этом – и это отражается в вашем взгляде, вашем выражении лица – даже когда вы молчите. Ваш взгляд выражает больше, чем взгляд обычных людей. А это значит – тайна. Загадка. Недосказанность. История. Поэтому ваш портрет будет выделяться среди сотен портретов других шатенок… В общем, я хочу вас сфотографировать, – он делает паузу. – Но не в этой одежде.
Теперь я делаю глоток шампанского по доброй воле.
Я не хочу быть его моделью.
Но я могу воспользоваться его предложением в своих целях.
– Ккакая… одежда?
– Вам понравится.
Еще глоток.
– Ггде… ппере… переодеться?
Он указывает на ширму. Прихватив сумочку, я направляюсь туда.
Шампанское тихонько шумит в голове.
Вынимаю из прически шпильки и невидимки, снимаю парик – и вешаю его на ширму так, чтобы фотограф понял: процесс пошел. Молниеносным движением достаю из сумочки телефон.
Набираю сообщение: «Я ухожу!»
Ответ приходит через несколько секунд.
«Два часа! Любой ценой!»
«Нет!»
«Жизнь или смерть».
Чертыхаюсь про себя и прячу телефон. Эй, конечно, блефует. Не могу представить ситуацию, при которой мое присутствие здесь стало бы вопросом его жизни или смерти.
– Раздевайся, – приказывает фотограф.
У меня мутнеет перед глазами. Смотрю на свою руку: я так сильно зажала шпильку, что она вот-вот проткнет кожу. Но это почти оружие, я могу защищаться.
Я вздрагиваю, когда внезапно на ширму обрушивается черный кожаный плащ. А на него – нижнее белье рубинового цвета и чулки с подвязками.
– Одевайся – и на подиум.
Смотрю то на сумочку, в которой спрятан телефон, то на белье. То на сумочку, то на белье.
Возможно, Эй блефует. А если нет? Если то, что он делает, – действительно вопрос жизни или смерти?
Осталось сорок минут.
Потом я вычеркну его из своей жизни.
Больше никаких заброшенных строек – и никаких поводов, чтобы снова оказаться ему должной.
– Свет готов! Камера тоже, – доносится из глубины студии.
Ледяными пальцами стягиваю с себя колготки.