Подготовка к экзамену
Шрифт:
Только я начала открывать дверь своим ключом, как она вдруг широко распахнулась: мама ждала меня, как обычно. По-своему встревоженно и зорко глянула на меня, точно проверяя, не случилось ли со мной чего; увидев Виктора, молча, испытующе глядя на него, посторонилась, пропуская нас в прихожую.
— Это Виктор Плахов, мама, — быстро проговорила я.
— Здравствуйте, — наконец выговорила мама, протягивая ему руку. — Дарья Петровна.
— Очень приятно, — Виктор пожал ее руку, потом поставил лыжи в угол, снял спою шапочку с детским помпончиком, неторопливо, точно мама
Я тоже поставила лыжи, разделась, а когда все-таки решилась обернуться к маме, увидела, что она смотрела на Виктора все так же пристально. Посмотрел и Виктор на нее, но этого, кажется, не заметил, сказал как о чем-то постороннем:
— Большая у вас прихожая…
«Да, да, да…» — поспешно и согласно кивала мама; обернулась ко мне, мы с ней встретились на миг глазами, она тотчас заторопилась:
— Прошу в комнаты… — Прошу, прошу! Сейчас ужином вас накормлю… — и первой пошла по коридору.
Виктор пошел вслед за мамой, сказал громко и просто:
— Есть охота, Дарья Петровна! Аж скулы сводит.
— Сейчас, сейчас! — поспешно говорила мама, на миг приостановилась, открыла дверь в мою комнату: — Здесь Катина комната.
Виктор равнодушно заглянул в нее.
— А здесь наша с мужем комната.
Виктор даже не посмотрел туда, спросил с крайним интересом:
— А чахохбили вы умеете делать?
Мама вздрогнула, остановилась, она поняла, что Виктору совершенно безразлична наша квартира, которой она столько сил отдала, которой так гордилась. И уже по-другому, устало и почти безразлично, ответила:
— Все я умею готовить, молодой человек, и накормлю вас досыта.
— Во-во! — сказал Виктор. — А где тут у вас руки помыть?
Мама молча открыла дверь в ванную, пошла в столовую, а я — за ней.
— Простой парень, ничего не скажешь, — после долгого молчания произнесла мама.
— Так что здесь плохого, если простой?
— А ты не слышала, что бывает простота хуже воровства? — помолчала, спросила снова — Или уж это манера у него такая: держаться под рубаху-парня?
Но ответить я не успела, в столовую вошел Виктор, улыбаясь.
— Вы что, в одном классе будете учиться? — спросила мама, все не поднимаясь со стула, с любопытством уже разглядывая Виктора; он кивнул. — Переехали в квартиру Колышей? — Виктор кивнул. — А родители у вас кем работают? — все спрашивала мама.
— Отец — директор гостиницы, мать — зубной техник.
Виктор сел на стул у стола. Я села рядом. Новое и не бывало счастливое чувство не покидало меня: Виктор сейчас был со мной у нас дома! Правда, это чувство омрачалось из-за того, как он вел себя, впервые оказавшись у нас. Ну для чего Виктору нужна игра под рубаху-парня?
— Хорошо сегодня размялись? — спросил меня Виктор, ничуть не догадываясь о моих мыслях.
— Да.
— На каток сходим завтра?
— Да.
— Ну и есть же охота!
— Да.
Тут мне стало так неловко, что я вскочила, побежала на кухню. Мама стояла у плиты и что-то готовила к столу.
— И как тебе мог понравиться такой истукан! — горестно сказала она.
— Да почему ты решила, что он понравился? — растерялась я.
— Почему? Да потому, что я — твоя мать.
Я хорошо помню, как мы ужинали. Виктор ел много и жадно, хвалил еду, удивлялся, как мама хорошо готовит, говорил, что у них дома почти никогда не бывает обеда. Потом он сел за пианино и довольно хорошо сыграл полонез Огинского, сказал, что несколько лет в детстве посещал музыкальную школу. Затем перешел на джазовые песенки. И голос у него оказался хорошим, и слух. А когда мама все-таки решилась спросить, почему он бросил заниматься музыкой, он ответил откровенно:
— А не знаю… Просто надоело.
— А еще чем-нибудь увлекались?
— В авиамодельном кружке занимался, даже грамоту получил.
— А потом?
— Что потом?
— Бросили?
— Ну да.
— Тоже надоело?
— Ну да.
— А что вам еще не надоело? — помолчав, спросила мама.
— А жить еще пока не надоело, — ответил он просто.
Совершенно неожиданно для себя я вдруг спросила маму:
— А что здесь плохого, мама, в конце-то концов?!
Хорошо помню, что в комнате после этого долго было как-то странно тихо. То есть для Виктора, возможно, мой вопрос был совершенно обычным, он даже не заметил наступившей напряженной тишины. Но я-то сама впервые в жизни вот так разговаривала с мамой! И мама улыбнулась мне снисходительно и отчужденно, сказала подчеркнуто вежливо — я уже знала эту ее манеру именно так разговаривать с людьми, которые ей не нравятся:
— Ну, простите меня, хозяйку: пойду мыть посуду, — поднялась из-за стола, все не глядя на меня. — Отдыхайте, лыжники, — и ушла.
Я все молчала и тревожно ждала, что же наконец скажет Виктор.
— Смотри сюда! — скомандовал он.
Я подняла голову, а он медленно протянул руку, снял с моего плеча пятачок. Вылупил глаза, с крайним удивлением рассматривая его на ладони; я захохотала. Спрятал монету, показал мне пустые ладони, потер их, сжал, потряс: в них оказалась моя брошка. До этого она была приколота к воротничку моей блузки… Я схватила Виктора за руки, и мы начали хохотать, глядя друг на друга. Ну как могло вот такое не понравиться мне!
…Воя почти и все, что мне так детально запомнилось из моих последних зимних каникул. Это трудно даже объяснить, но у меня будто никакого следа не осталось от того, что мы с Виктором обидели, вернувшись из Кавголова, Людочку с Петькой; и от того, как странно вел себя Виктор, впервые оказавшись у нас дома; и от того даже, что впервые между мной и мамой возникла некоторая отчужденность…
С того дня, просыпаясь утром, я ждала: скоро ли мне позвонит Виктор. И на его телефонный звонок бежала в прихожую в одной рубашке. И не видела встревоженного лица мамы, и не помню, о чем именно мы с ним говорили каждое утро. Главным в этих наших разговорах были не слова и смысл их, а просто голос Виктора, его интонация, даже просто молчание или смех.