Подкидыш

Вильям Бертран Бюснах (1832–1907) — французский драматург. Он родился в Париже и начинал свою деятельность в департаменте таможни. Впоследствии посвятил себя драматургии, его перу принадлежит множество пьес, большинство из которых получили широкую известность.

В 1867 году Бюснах стал руководителем театра Атенеум, где было поставлено несколько его оперетт.

Однако наибольшую известность принесли Бюснаху его блестящие адаптации для театра произведений знаменитых писателей. Так, только благодаря ему в театрах Парижа были поставлены спектакли по

романам Эмиля Золя, Жюля Кларети и других классиков французской литературы.

Вильям Бюснах является автором нескольких повестей и романов. Самая известная из них — повесть «Подкидыш». Она была написана в 1889 году, и ее сентиментальный сюжет тронул сердца французов. В 1912 году повесть была переведена на русский язык.

Хозяйка парижской гостиницы обнаруживает в одной из комнат симпатичного младенца. Поскольку родителей мальчика отыскать не удалось, его отправляют в приют. Подкидыш подрастает, и растет его желание покинуть стены казенного заведения. Наконец он совершает побег — и с головой окунается в далеко не простую жизнь, где каждый кусок хлеба нужно заработать.

Но мальчика не пугают трудности, он твердо намерен жить честным трудом. Упорство в достижении своей цели поможет ему найти не только верных друзей, но и семью…

— Сударыня!

— Что вам, Октавия?

— Восемнадцатый номер заперт на ключ. Там не слышно движения, и изо всех сил кричит ребенок.

— Не может быть!

— Уж поверьте мне! Поднимитесь сами и посмотрите.

Через несколько секунд госпожа Мондетур, хозяйка гостиницы «Дофинэ» [1] , взяв с собой связку ключей и зажженную свечу, — потому что в начале декабря в семь часов утра бывает еще темно, — поднималась из конторы на третий этаж. Полуодетая, она поспешно одной рукой застегивала пеньюар, а другой подбирала ключ к восемнадцатому номеру, откуда на самом деле доносился жалобный детский крик.

Когда дверь наконец была отперта и хозяйка со служанкой вошли в комнату, у обеих вырвался восхищенный возглас:

— Ах, какой херувимчик!..

На постели отчаянно барахтался хорошенький ребенок десяти-двенадцати месяцев.

На постели отчаянно барахтался хорошенький ребенок десяти-двенадцати месяцев. Крохотные ножки, выбравшись из пеленок, сбросили одеяло, и малыш ожесточенно болтал ими в воздухе.

— Бедняжка, да он совсем замерз! — воскликнула Октавия, поскорее закутывая в пеленки посиневшие ножки ребенка.

— И, должно быть, умирает от голода! — заметила госпожа Мондетур.

Теперь малыш уже не кричал. Удивленный появлением двух женщин, обрадованный их заботой и лаской, он смело рассматривал хозяйку гостиницы и служанку. Его розовый ротик уже складывался в

улыбку, хотя в черных глазках еще блестели слезинки. Чепчик сбился на сторону, и черные вьющиеся волоски совсем закрыли лобик мальчугана. Он был так мил, что госпожа Мондетур и ее служанка не могли оторвать от него глаз.

— Я пойду на кухню за молоком, — проговорила наконец Октавия.

Но госпожа Мондетур негодующим жестом остановила ее на пороге двери.

— Что?! Коровье молоко? Такому маленькому ребенку?!

— Но он хочет есть, сударыня!

— Ну, так что же? Он и будет накормлен, но только настоящим материнским молоком.

Она положила ребенка к себе на колени и, расстегнув пеньюар, приложила младенца к груди. Потом, тихо укачивая насытившегося найденыша, снова заговорила:

— Но ведь ребенок не мог попасть сюда сам собой. Кому и когда был сдан этот номер?

— Не знаю, сударыня. Вечером, когда я уходила к себе, эта комната еще не была занята. Очевидно, Батист позже впустил кого-то.

— Тише, крошка засыпает! — перебила ее хозяйка.

— Его надо опять уложить? — спросила Октавия, поправляя подушки и перину.

— Да, но только не здесь. В комнате ужасно холодно.

— А где же, сударыня?

Госпожа Мондетур на минуту задумалась, потом сказала:

— Он такой славный! Положим его в кроватку Лилины.

— А куда мы денем Лилину, сударыня?

— Ты положишь ее на мою кровать. Она может на час или на два оказать гостеприимство этому маленькому бутузу.

— На час или на два, вы говорите?

— Без сомнения. Я думаю, что особа, которой принадлежит малыш, за это время успеет вернуться.

— Я не уверена, — с сомнением покачала головой Октавия.

— Почему? Объясни!

— Не думаю, чтобы эта особа явилась сюда когда-нибудь. По-моему, этого ребенка бросили. Впрочем, посмотрим, что скажет Батист.

Швейцар быстро явился на зов хозяйки. Его рассказ, казалось, подтверждал мнение служанки. Накануне вечером, очень поздно, когда он уже собирался запирать гостиницу, какая-то женщина, с ребенком на руках, спросила у него комнату. Он провел ее в восемнадцатый номер. Швейцара сильно клонило ко сну, и он забыл подать этой женщине книгу гостиницы, чтобы она вписала в нее свое имя.

— По крайней мере, заплатила она за комнату? — быстро спросила госпожа Мондетур.

— Нет, сударыня. Когда я показал ей номер и спросил вперед три франка, она вынула из кармана несколько золотых и сказала: «Со мною нет мелочи. Я пойду сейчас за чемоданом, который оставила на вокзале, и по дороге разменяю деньги». Потом женщина положила крепко спавшего малютку на кровать и ушла. Я долго прождал ее, но она не вернулась. Тогда я пошел спать.

— Ну, что вы на это скажете?! — воскликнула торжествующая Октавия. — Я сейчас же сообщу обо всем полицейскому комиссару.

— Хорошо, — кивнула хозяйка, — но прежде принеси мне Лилину, ее тоже давно пора кормить.

Октавия повиновалась и скоро вернулась, держа на руках Полину Мондетур, прелестную девочку полутора лет, которую ее мать готова была задушить поцелуями.

Прошло не более четверти часа, и в контору гостиницы «Дофинэ» в сопровождении служанки явились два человека. Это были полицейский комиссар и его секретарь. Госпожа Мондетур почтительно приветствовала их.

Увидев на ее руках двух детей, комиссар обратился к Октавии: