Подкидыш
Шрифт:
— Ну, я тоже не собираюсь прохлаждаться. Дня два, три и все! Найду что-нибудь, — обронил Николай.
Едва они вышли из-за стола, позвонил Павел. Трубку подняла Арпик. И поздоровавшись, сказала:
— Послушай, сынок, ты знаешь, кто к нам приехал? Отец! Как чей? Твой отец! Он жив. Произошло недоразумение. И слава Богу! Вот он, дома! Живой, относительно здоровый. Насовсем ли? Ну, этого не знаю. Хочу верить — образумился под старость!
— Выходит, дураком меня считали? — вспыхнул Николай.
— Ну зачем злишься? Сын спрашивает, насовсем ты или опять на фуру? — прикрыла рукой трубку.
— Будет видно! — снова запел в памяти петух Варвары. «Эта такого не скажет. Не обидит. Не унизит», —
«Но стоило ли?» — задавал себе этот вопрос человек, ловя слова, взгляды.
— Павлик обещает приехать после работы. Хочет с тобой повидаться, познакомиться! Ведь вы столько лет не встречались. Считай, все заново, — рассмеялась скрипуче.
Николай кивнул головой, обрадовавшись намерению сына.
Павел пришел уже под вечер, усталый, измотанный. Отдал матери пакет с лекарствами, Натке — сумку с продуктами и подошел к Николаю.
— Здравствуй, отец! — протянул руку и, заглянув в глаза, что-то понял, обнял за плечи. Прижался щекой к щеке: — А мы живы! Верно? И никакому рэкету нас не убить! — сверкнула озорная улыбка.
— Как ты вырос! Как изменился, сынок! Трудно тебе?
— Теперь уж терпимо. Было невыносимо. Но тут ты здорово помог. Когда деньги высылал матери с трасс. Мы все на них жили. Если б не это, не знаю, что было бы с нами… Уж очень кстати. А теперь — на ногах. Стал обычным береговым
человеком. С судна списался. Сам подал рапорт. Да и не только я. Многие уволились.
— Не скучаешь по морю?
— Поначалу невыносимо было. Даже срывался, — щелкнул по горлу. — Но потом легче стало. Дети! Они перевесили морское притяжение. Сам понимаешь, когда они голодают, ничто не радует. А и надежд на улучшенье нет никаких. Все рушится, валится. И я не жалею, что ушел. Сын теперь делом занят. Не бездельничает, после школы — ко мне. Помогает. И дочка тоже. К делу приучаем.
— Какие хоть они? Взглянуть бы! Ни разу не видел. Лишь по телефону говорил с внуком. Он тоже хотел увидеться…
— В воскресенье привезу. Еще надоедят. Они у меня бойкие. За словом в карман не полезут. Ну да расскажи о себе! Как жил? Что с тобою случилось?
Николай рассказывал о себе, словно о человеке со стороны. Павел слушал не перебивая, молча. И только когда вспомнил встречи с рэкетом, как приходилось отбиваться, защищая водителей, фуру, груз и себя, сын вытащил пачку сигарет. Закурил. Лоб перерезала глубокая складка.
— И тебя не обошло! — вздохнул тяжело.
Николай умолк на секунду:
— Ты тоже с ними встречался? —
насторожился, напрягся внутренне.
— А как же? Они никого не оставят в покое. И меня! Едва открыли фирму, тут же появились головорезы. И с ножами к горлу. Гони баксы! Иначе размажем самого и весь выводок… Понял? Я не был готов к этой встрече. И сказал, что нет у меня доходов пока. Дайте на ноги встать! Но какой там? Дали два дня. Пришлось сказать компаньонам. Те поначалу поговорили меж собой. И сказали, что хотят встретиться с рэкетом сами. Я их отговаривал. Но они настояли. И через два дня пришли бандюги. Конечно, за свое. Спросили, готов ли я доиться? Кивнул на партнеров. Те так с улыбкой подошли, спросили, в чем дело, за что требуют деньги? Рэкетиры за ножи и на горло давят. Сами себя заводят. А китайцы, их двое было, закрыли двери, мол, зачем шум на улицу выносить? Позвали троих рэкетиров в заднюю комнату, чтобы там продолжить разговор. Меня попросили остаться на месте. А минут через пять вынесли всех троих. Калеками остались навсегда. Потом еще наезжали. Уже другие. То же самое. Один раз меня в подъезде прижали, выследили. Соседи выручили.
— А они-то за что с вас хотят?
— Не понимаешь? Все торговые фирмы, киоски, магазины под их лапой. Никому жизни нет. Да и то верно, довели людей до разбоя. Вынудили. Посмотри, сколько безработных вокруг. А у всех семьи. Кормить их надо. Вот и пустились во все тяжкие.
— Я на трассах с таким столкнулся, что вспоминать не хочется. Дети бандитствуют. А под Брянском что случилось? Век не подумаешь! Старуха яблоки продавала у дороги. И домашние пирожки. Нам есть хотелось. Остановились. Накупили пирожков. И только собрались пожрать, рэкет из овражка. Человек пять. Прямо из-за спины той бабуси. Они все из одной деревни. И старуха, как на живца, срабатывала. Стали махаться, а бандюги ей орут: «Леонтьевна, сматывайся покуда!» Старая бегом в деревню припустилась. Пятки на уши. Она свое дело обстряпала. Ну, да нас хоть и трое, с теми справились. Двоим хребты сломали «разлукой». Уж и не знаю, выжили ль они? А и тем троим вломили неплохо. Зубы из задницы доставать будут. Жаль, бабку упустили. Уж я бы ей, старой пердунье, костыли из задницы повыдергивал. Чтоб и на том свете каяться пришлось за свои грехи!
— Когда этот беспредел кончится? — вздохнул Павел.
— Он всегда у нас был. Не зря Россию считают страной дураков! Ну, вот возьми меня. Все судимости ни за хрен! А что я могу? Кому на кого жаловаться за то, что жизнь отнята? А разве только у меня? А из-за того и ты, и мать страдали. Зато когда выборы были, и вы голосовали! За тех, кто и мою, и ваши жизни искалечил. Да разве вы одни такие?
— Не сразу во всем разберешься, отец! Время потребовалось. Втолковать, разъяснить некому стало. Верили верхушке. А в ней вся гниль, как в нарыве, собралась.
— Гниль, говоришь? Пока самого не клюнуло, меня не понимал! Так оно всегда! Болит только своя шишка! А если бы сам не выстрадал, и теперь бы слепцом жил! Разве не прав?
Павел покраснел:
— Я не верил, что у нас могут осудить невиновного. И мать так говорила, мол, у нас самые гуманные, самые правильные законы. Когда в жизни столкнулся, понял, брехня все. У нас нет законов, нет прав! И никогда не было свободы! Мы — дикари, не имеем понятия об истинной цивилизации! Вот я на судне работал. В загранку ходили. Посмотрел, как там живут люди! И с нашей, со своей жизнью сравнил! Ничего общего! У них — зарплата человеческая! У них права каждого и впрямь охраняются законом! Попробуй там не выплати вовремя зарплату, да это немыслимо! Или посади невиновного? Исключено! Там частная собственность неприкосновенна. А государство не обкрадывает вкладчиков. О нашей системе гадко вспомнить. Вон у меня! Положил на счет. Вернулся из рейса — ни вклада, ни банка! Сколько лет копил на квартиру, все пропало! Все годы работы на море жулью под хвост выкинул. Ищи их теперь? А ведь государство гарантировало! Чего она стоит, эта гарантия? Я тогда чуть пулю себе в лоб не пустил. Жена… Она, моя девочка! Уберегла. Не дала сглупить. Но теперь уж все! Не верю ни в одно слово! Обдиралы и шкуродеры не обведут. Я
с
иностранцами работаю. На паях. Их внаглую пока стыдятся грабить!
— А они долго ли продержатся? До первой реформы в России. А там, как ветром сдует всех! Хороший сосед — лишь богатый! Либо честный! У нас ни того, ни другого! — отмахнулся Николай.
— И это верно! — согласился Павел.
— Ты в Сероглазку ездишь? Иль забыл давно? — спросил сына.
— Были. Не часто, но навещали могилы. Там ведь никого не осталось из наших…
— А Ольга?