Подкравшийся незаметно

Никонов Александр Петрович

– Эт верно, - вздохнул казак.
– Знакомая проблема. Ладно, паря, иди. Но гляди! С такой рожей патрули да посты за версту обходить надо. Это еще хорошо, что на нас попал. А попал бы на ментов, отбили бы почки дубинками.

– Да за что?

– Будто сам не знаешь за что, - ухмыльнулся казак.
– Забыл, где живешь?

– Спасибо, спасибо, - часто закивал Березовский, застегивая ремень. Совет да любовь, совет да любовь. Благодарствую.

Казак-борода лопатой отвернулся от Березовского и начал меланхолично ковырять в зубах концом шашки. А Березовский поспешил к себе в Кремль, где

пока мог чувствовать себя в относительной безопасности.

В кабинете его уже ждал коллективный Распутин.

– Здравствуйте, - кивнул Березовский. Он предпочитал ни с кем не портить отношения. Если же они случайно портились, Березовский предпочитал убивать испорченного или по крайней мере склонять кого-нибудь к его убийству.

Коллективный Распутин почесал бороду:

– Здорово, Абрамыч.

Березовский поморщился. Все раздражало его в коллективном Распутине - и вечный запах чеснока изо рта и расшитая рубашка "а ля рюсс", подпоясанная кушаком, а больше всего вот это вот обращение - "Абрамыч". Особенно почему-то Березовского передернуло от этой фамильярности после встречи с казаками. И вот еще что... Зачем он все время чешет бороду? Что хочет этим сказать? Тем более, что чесать бороду бесполезно: волосы не чешутся, чесаться может только подбородок.

"А, может, его убить?" - пришла привычная мысль.
– "Говорят, живуч он. Сразу не завалишь паразита."

– Чего смотришь на меня, как сыч на новые ворота?
– коллективный Распутин сытно отрыгнул.
– Угрюмый ты какой-то. Не люблю я тебя. Потому что не верю тебе. Не русский ты, не русский.

– А какой же, простите?
– Березовскому было неприятно это постоянное напоминание. Лучше бы они все намекали о его лысине или малом росте. А то нашли повод... Русский, не русский - какая разница, если деньги есть?!

– Ладно, не меньжуйся, - коллективный Распутин взял рукой из миски кусок вареного мяса и сунул его в рот, начал жевать, запивая водкой "Гжелка". Березовский догадывался, у кого он украл эту бутылку. Ну ничего, хозяин еще спохватится своей бутылки, он еще устроит дворцовые порки. Дай бог ему здоровья.

– Ты это... того, соблюдай государство, ищи козни, - коллективный Распутин вытер жирные пальцы о штаны.
– А то черт знает что творится. Лебедь уже два раза звонил Пугачевой. Слава богу, ее дома не было. Филька к телефону подходил. Чего-то затеял аспид.

– Может, у них личное...

– У Лебедя-то может. А вот у Пугачевой личного не бывает. Понял? У нее все общественное. Эта баба в политику рвется, президентом стать хочет.

– Ну это вряд ли, - усомнился Березовский.
– Что такое президент? Президент ведь - это толькона пять лет. А Пугачева - это на всю жизнь.

– Вот и видно, что ты дурак, - коллективный Распутин подошел и пребольно ткнул Березовскому костяшками пальцев в лоб.
– Ты сам прикинь хрен к носу - Новый год давно прошел, а Лебедь пишет письма в Лапландию. Думаешь, кому? А из архива МВД надысь затребовал все сведения о серийном убийце Раскольникове по кличке Ручечник. А Ручечник-то давно помер, царствие ему небесное. Значит, будет искать другого, более живого. Есть контакт?

Березовский напрягся: запахло

большой политикой. Но кое-чего он еще не понимал.

– А почему у него кличка Ручечник?

– А я почем знаю? Это ты у Вайнеров спроси. Тут другое интересно. Лебедь будет искать дальше. Я вот думаю, может, ему Саньку порекомендовать?

– Какого Саньку?
– Березовский старался ухватить нить.

– По кличке Слоник. Очень грамотно стреляет. С двух рук, с двух ног.

– Так убили же его. Не то в Греции, не то в Зимбабве.

– Да? Жаль, жаль... Ладно, чего-нибудь прикумекаем, - коллективный Распутин опять почесал бороду.

– Э-э... Григорий, а, собственно, кому писал Лебедь в Лапландию?

– А ты не догадываешься? Кому все пишут в Лапландию? Деду Морозу.

– Что за ерунда? Это же мифический персонаж. Я еще с детства в него не верю. Его не бывает.

– А вот Ельцин говорит, что бывает.

– Борис Николаевич?.. Ну, я хотел сказать, бывает, конечно, но очень редко встречается.

– Вот иди и подумай, что здесь к чему, - устало махнул дланью коллективный Распутин.
– Ой, чую, что-то готовится. Я всегда чую... Ступай отсель.

Березовский шел по коридору и злился. Ну почему он должен уходить из собственного кабинета? Ну почему?..

Глава 7

Шамиль Басаев был чеченец. На его руке с некоторых пор синела наколка "Не забуду Буденновск". Очень красиво.

Басаев любил свою небольшую родину, часто ласково называя ее просто "моя родинка". Коварный агрессор напал на его "родинку" и попрал ее своим сапогом. Ни пяди земли не отдал Шамиль Басаев врагу. Хотя оккупант всячески старался осквернить родину и глумиться над ней. Курносое лицо грязного оккупанта преследовало Басаева в тихих ночных кошмарах за секунду перед пробуждением, когда шмелем гудел далекий вражеский вертолет, который делал геноцид.

– Мы не потерпим этих проклятых гяуров на земле свободных вайнахов Ичкерии, - любил говорить на митингах герой народа, хотя и не очень представлял себе, что такое "гяуры" и "вайнахи".
– Мы их засудим международным судом, заставим платить нам алименты. Они подлецы, а мы хорошие.

Толпа встречала его слова громом аплодисментов и криками "бис!" Поэтому Басаеву приходилось выступать еще раз.

...Он любил дышать воздухом гор. Потому что это были горы его родины. "Я никому вас не отдам, клянусь Аллахом!" - плакал герой, лежа на каменистой земле и обнимая горные породы. И никто не смел потревожить его в этот момент. Такой уж человек был этот Шамиль Басаев.

– Шамиль, - бывало обращались к нему старейшины, чтобы он разрешил их проблему.
– А велик ли Аллах?

– Аллах...
– задумывался Басаев.
– Аллах не просто велик. Аллах акбар!

Удовлетворенные старейшины расходились по своим пещерам, а Басаев шел молиться или насиловать да убивать. За ним тянулся кровавый след. Иногда ему даже кричали:

– Эй, Шамиль! У тебя кровь идет.

– Это не кровь, - отшучивался Басаев.
– Это клюквенный сок.

И шел дальше, оставляя кровавую дорожку.