Подкрутка

Кобен Харлан

– Верно. – Майрон взглянул на часы. – Мне надо встретиться с Фрэнсин Реннарт.

– Женой кэдди?

– Да. 

Эсперанса стала принюхиваться.

– В чем дело? – спросил Майрон.

Она втянула носом воздух.

– Чую зря потраченное время, – усмехнулась Эсперанса.

Но чутье ее подвело.

Глава 39

Виктория Уилсон позвонила ему по телефону в машине. Любопытно, подумал Майрон, как люди жили, когда не было ни автомобильных телефонов, ни мобильников, ни пейджеров?

Наверное,

больше развлекались.

– Полиция нашла труп твоего приятеля-неонациста, – сообщила Уилсон. – Его фамилия Маршал.

– Маршал Тито? – Майрон нахмурился. – Надеюсь, это шутка?

– Я не шучу, Майрон.

Кто бы сомневался.

– Полиция догадывается, что он замешан? – спросил Болитар.

– Пока нет.

– Если не ошибаюсь, его убили выстрелом в голову.

– Судя по предварительной экспертизе – да. Выстрела было два, оба с близкого расстояния, пули тридцать восьмого калибра.

– Тридцать восьмого? Но в Джека стреляли из двадцать второго.

– Да, Майрон, знаю.

– Значит, Джека Колдрена и Тито Маршала убили из разного оружия.

Уилсон снова заскучала.

– Почему вас не сделали экспертом по баллистике?

Все такие умники. Но новая подробность спутывала карты. Если Джека Колдрена и Тито Маршала убили из разного оружия, означало ли это, что преступников двое? Или преступник достаточно хитер, чтобы поменять орудие убийства? Или он выбросил свой тридцать восьмой после Тито и ему пришлось использовать двадцать второй калибр для Джека? И вообще, какой идиот мог назвать ребенка Маршалом Тито? Конечно, называть Майроном тоже не особенно умно. Но Маршал Тито – чересчур. Неудивительно, что паренек вырос неонацистом. Видимо, он уже в детстве ненавидел коммунистов.

– Я звоню по другой причине, Майрон, – проговорила Виктория.

– Да?

– Вы передали сообщение Уину?

– Так это вы подстроили? Предупредили ее, что я буду там.

– Пожалуйста, ответьте на вопрос.

– Да, я передал сообщение.

– И что ответил Уин?

– Я передал сообщение, – повторил Майрон, – но я не обязан рассказывать о том, как на него реагировал мой друг.

– Ей становится хуже, Майрон.

– Мне очень жаль.

Молчание.

– Где вы сейчас? – спросила Уилсон.

– Направляюсь в дом Ллойда Реннарта.

– Кажется, я просила вас забыть об этой версии.

– Да, просили.

– Пока, Майрон.

Она повесила трубку. Майрон вздохнул. Ему вдруг захотелось вернуться в прошлое, когда не существовало ни автомобильных телефонов, ни мобильников, ни пейджеров. Тогда было не так-то просто добраться до человека и испортить ему настроение.

Через час Майрон припарковался перед скромным жилищем Реннартов и постучал в дверь. Миссис Реннарт открыла сразу. Несколько секунд она вглядывалась в его лицо. Никто не произнес ни слова. Ни улыбок, ни приветствий.

– У вас усталый вид, – наконец проговорила она.

– Пожалуй.

– Ллойд действительно отправил ту открытку?

– Да.

Майрон ответил машинально, но потом задумался:

а правда ли это? Судя по всему, до сих пор Линда считала его чем-то вроде исполнителя главной роли в «Большом простофиле». Взять хоть пропавший звонок на записывающем устройстве. Если похититель действительно звонил Джеку перед смертью, то куда делась запись? Или звонка вообще не было? Вероятно, Линда придумала его. Как и открытку Ллойда. Может, она постоянно врат. Задурила Майрону голову, как слюнявому самцу в одной из тех дешевых порномелодрам, где сюжет содран с «Жара тела», а актрис зовут Шэннон или Тауни.

Горькая мысль.

Фрэнсин Реннарт провела Майрона в темный подвал, щелкнула выключателем, и под потолком вспыхнула тусклая лампочка, словно в фильме «Психоз». Помещение было абсолютно голым. Вдоль стен разместились газовый и электронагреватели, стиральная машина, сушилка и контейнеры. Посреди комнаты стояли четыре больших коробки.

– Здесь его вещи, – пробормотала Фрэнсин Реннарт.

– Спасибо.

Фрэнсин хотела взглянуть на коробки, но не смогла.

– Я буду наверху, – пробормотала она.

Майрон проследил, как она поднялась по лестнице. Затем он присел на корточки. Все коробки были заклеены. Он вытащил перочинный ножик и разрезал ленты.

В первой коробке лежали памятные вещи, связанные с гольфом. Дипломы, награды, старые метки для мячей. Под декоративным мячом, водруженным на деревянную подставку, виднелась старая ржавая дощечка: «15-я лунка в Хикори-парк, 17 января 1972 года».

Майрон задумался, каким был тот день для Ллойда. Сколько раз он потом прокручивал в памяти удар, сидя в домашнем кресле, заново переживал прилив адреналина. Его руки снова чувствовали крепкую рукоятку клюшки, в плечах отдавался широкий взмах бэксвинга, ладони приятно гудели от отдачи, а глаза с восторгом провожали полет мяча, описывавшего в воздухе плавную дугу.

Во второй коробке Майрон обнаружил школьный аттестат Ллойда. Здесь же хранился альбом выпускников университета штата Пенсильвания. В числе прочих имелся снимок студенческой команды по гольфу. Ллойд был капитаном. Майрон взял в руки матерчатую букву «П» – эмблему команды. Он прочитал рекомендательное письмо, написанное Ллойду тренером. В глаза Майрону бросились два слова – «блестящее будущее». Блестящее будущее. Может, этот тренер умел вдохновлять своих ребят, но предсказатель из него получился неважный.

В третьей коробке сверху лежала фотография Ллойда, сделанная в Корее. Групповой снимок, похоже, любительский, где молодые парни стояли в обнимку, небрежно расстегнув форменные кители. Все улыбались. Реннарт выглядел очень худым, но не казался ни измученным, ни изможденным.

Майрон отложил фотографию в сторону. В комнате было тихо, а жаль – тут больше подошла бы мелодия какого-нибудь старого романса. В коробках Реннарта заключалась целая эпоха, жизнь, полная желаний и надежд, личного опыта, ярких впечатлений, жизнь, которая, несмотря ни на что, предпочла убить саму себя.