Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
Шрифт:
исполнения желаний, и которая не знает, что она Чжуан Чжоу. Внезапно он проснулся и
тогда с испугом увидел, что он Чжуан Чжоу. Неизвестно, Чжуан Чжоу снилось, что он ба-
бочка, или же бабочке снилось, что она Чжуан Чжоу. А ведь между Чжуан Чжоу и бабоч-
кой, несомненно, существует различие. Это называется превращением вещей”.
И вот тут в силу вступает второй фактор, вторая причина, почему я все-таки взялся
написать эту книгу. Наверное, все в этой жизни предопределено.
сти, когда я бредил Хлебниковым, мне приснилось, что я, как и он, работаю над биогра-
фией Пушкина и “Дневником” Башкирцевой. И вот в своей жизни, или во сне, кто знает, я
дожил до начала того самого сна, приснившегося мне в юности и ставшего теперь реаль-
ностью. В самом конце того же века, что и Хлебников в начале, я работаю над биографи-
ей Пушкина и пишу книгу о Марии Башкирцевой. А ведь между мной и Хлебниковым,
безусловно, существует различие, как между бабочкой и Чжуан Чжоу, но, видимо, это и
называется превращением вещей. А может быть, друзья мои, это случайное совпадение?
Или одна из математических выкладок сумасшедшего Велимира, которыми он объяснял
ход мировой истории? Просто ход мировой истории, возвращение к одному и тому же
сюжету, вечная спираль? Так или иначе, в этой перекличке что-то заложено, и мудрец
должен следовать предначертанным путем.
Первое, что ясно как Божий день: если дневник никаких сведений о частной жизни почти
не дает, то, во всяком случае, он что-то скрывает. Хлебникова волновала ее духов-ная
жизнь, меня волнует частная. Чтобы знать о духовной - читайте дневник. С моей точ-ки
зрения, духовная жизнь - ложь. Зачастую осознанная, порой неосознанная. Во всяком
случае, когда ее пытаются перевести в словесный ряд. Помните у поэта, “мысль изречен-
ная есть ложь”? Но то, что она ложь, совсем не означает, что ее надо отбросить. Просто ее
надо соотнести с частной жизнью, точно выверить это соотношение, тогда получится бо-
лее или менее реальная картина. А чтобы узнать о частной жизни, надо этот дневник, эту
песню сердца, расшифровать, подобрать к нему ключи. Тем более что родственники и
публикаторы дневников сделали все, чтобы правду от нас скрыть.
Ее духовная жизнь мне ясна, она проста как табуретка, главное орудие в руках Ма-рии
Башкирцевой - восклицательный знак, она восторженна как институтка. Меня не при-
водит в волнение даже самая известная ее мысль, которую в начале XX века печатали на
открытых письмах с ее портретом: “Искусство возвышает душу даже самых скромных из
своих служителей, так что всякий имеет в себе нечто особенное сравнительно с людьми, не принадлежащими к этому высокому братству”. Себя она скромным
тала, хотя порой и сомневалась в своем таланте. Вероятно, меня просто перестало волно-
вать все, что принадлежит к сфере юношеского сознания и к теме исключительности и
избранности художника. Знаменитая, тысячу раз процитированная мысль А.С. Пушкина
из письма к князю П.А. Вяземскому меня тоже не волнует: “Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что из подлости своей радуется унижению высокого, слабостям мо-
гущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как
мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок - не так, как вы - иначе”. Да не иначе, также, вот в
чем дело. В частной жизни нет никакой особенной загадки художника, если дело не каса-
ется клинических проявлений душевных болезней, часто поражающих творческие натуры.
Сам же Александр Сергеевич Пушкин писал:
– Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
Хлебников писал в “Свояси”:
“Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа: смотреть на себя как
на небо и вести точные записи восхода и захода звезд своего духа. В этой области у
человечества есть лишь дневник Марии Башкирцевой - и больше ничего. Эта духовная
нищета знаний о небе внутреннем - самая яркая черная Фраунгоферова черта современно-
го человечества”
Мысль безумного Велимира чрезмерно затемнена. Сознание юношеское зачастую склонно
к шизофрении. Что это за черная Фраунгоферова черта современного человечест-ва, точно
не удается выяснить ни с одним словарем. Известно только, что Иосиф Фраун-гофер -
знаменитый оптик 19 столетия, которому был поставлен даже памятник в Мюн-хене.
Скорее всего, это Фраунгоферова линия, которая дает подробный рисунок солнечно-го
спектра и указывает на пользование этими линиями при определении показателей пре-
ломления оптических средин. Значит, это просто красивый, как Велимиру кажется, поэти-
ческий образ!
Что же открывает нам дневник Марии Башкирцевой и что скрывает он от нас?
Хлебников был не одинок в своем восхищении ею. Марина Цветаева примерно в ту же
пору, по воспоминаниям ее сестры, Анастасии Ивановны, боготворила Башкирцеву.
“В ту весну мы встретили в гостях художника Леви, и эта встреча нас взволновала: он знал
– говорил с ней, в Париже - Марию Башкирцеву! Как мы расспрашивали его! Как жадно