Подлунное Княжество
Шрифт:
— Ужас какой!
— А в лесных весях татя голышом к муравейнику привязывают или в лесу по самые плечи закапывают. Тут уж волки решают — быстрой смерти он достоин или пусть помучится. Ну, если преступление помельче, тут уж старейшины решают что наложить: виру, обстрижение и изгнание, клеймение и невольничий рынок.
— Ужас!
— Чего ужасного? Ты кстати радовалась, когда твои обидчики сгорели, — напомнил Ратибор.
— Я не в себе была, — смутилась девушка.
— А сейчас бы пожалела их?
— Не
— Каждый человек должен быть готов сам наказать злодея, не надеясь на какую-то там чудную милицию. Вот скажи мне — напал на пастушка голодный волк, или медведь хворый бортника задрал, что тогда делается? Всё село рогатины берёт да в лес отправляется за шкурой людоеда. Знаешь почему? Потому, что хищник, познавший лёгкость человеческой добычи, уже не будет тратить силы, гоняясь за зайцами, или рисковать, нападая на сохатого. Так то я про зверьё говорил, коему от природы охотится положено, и не его вина, что люди не самый трудный трофей. К человеку же, наделённому от природы способностью к мышлению и покусившемуся на жизнь и честь ближнего своего, снисхождения быть не может. Долг каждого, считающего себя человеком, уничтожать тех выродков, кои в сто раз опаснее взбесившихся хищников.
— Вот опять ты заговорил как из телевизора. Прямо как скинхед какой-то.
— Кто?
— Ну, есть у нас люди такие. С бритыми головами.
— Ну, спасибо! — всадник не смог сдержать обиды. — Нашла с кем сравнить. С бритыми головами. С татями. Или рабами.
— Почему?
— Потому, что не один свободный человек не позволит лишить себя волос.
— Их никто не лишает, — возразила Света. — Они сами.
— Значит рабы! — Ратибор поморщился. — Кои о свободе и думать не хотят. Боятся её и ненавидят.
— Этими рабами, кстати, всю страну пугают.
— Несчастна та страна, которая страшится бесчинствующего быдла, — вздохнул Ратибор. — Искренне сочувствую. Я же говорю ни как раб, сложивший дулю за спиной хозяина, а как человек, коему известна цена людской жизни и бесценность чести.
— Значит у тебя дома — тишь и гладь? Бандиты наказаны, слабые защищены?
— Нет у меня никакого дома! Рассказывал ведь уже! Если бы всё было так, как я говорю, разве бы развалилось Подлунное? Ты нарочно спросила?
— Ну, слава богу! — улыбнулась Света. — Хоть на живого человека стал похож. Даже не знаю что хуже, когда ты в драки ввязываешься или когда проповеди читать начинаешь?
— Сама серьёзные разговоры затеваешь, а потом ещё насмехаешься, — обиделся Ратибор. — Я же тебе объяснить хотел, как я устройство человеческое вижу, а ты то с татем бритоголовым сравниваешь, то вопросики с подковыркой задаёшь.
— Не буду больше, — девушка чмокнула всадника в щёку. — Ну, прекращай дуться! Теперь, хоть перестреляй всех вокруг, хоть рассуждай сутки напролёт о мировом устройстве — слова
— Чую я какой-то подвох, — Ратибор подозрительно глянул на спутницу. — Опять, наверное, насмехаешься?
— Ну вот! — Света в притворном возмущении всплеснула руками, забыв, что находится в седле. Ратибору пришлось проявить немалую сноровку, чтобы предотвратить падение возлюбленной. Он прижал девушку к себе, немного крепче, чем того требовали обстоятельства.
— Прыти в тебе! — шепнул всадник в розовое ушко спутницы. — Глаз да глаз нужен! Или решила степную землицу на мягкость попробовать?
— А как тебя ещё от заумной болтовни отвлечь? — Света глянула на него из-под полуопущенных век. — Ты так всеобщей справедливостью озабочен, что на меня и внимания не обращаешь. Надо ведь как-то бедной девушке о себе напомнить?
— И не озабочен я вовсе, — начал оправдываться Ратибор. — Объяснить же… , — даже сквозь одежду он чувствовал округлость груди всё плотнее прижимающегося к нему девичьего тела, отчего мысли начинали путаться, а слова липнуть к языку, — … хотел. Спрашивала… Надо… , — мягкие губы Светы прервали поток бессвязных слов.
Каурая повернула голову и громко фыркнула, то ли одобряя поцелуй, то ли напоминая, что её спина не самое подходящее место для изъявления нежных чувств.
— Как тебе с лошадью управиться удалось? — выдохнул Ратибор, он чувствовал себя, как после чарки доброго мёда. — Никогда бы не подумал, что ты сумеешь.
— А о чём ты вообще думаешь? — Света шутливо ткнула его локтем. — Отправил одну в чистое поле, а сам драться!
— Я рассчитывал тебя по следам найти…
— Как ты любишь всё за всех решать! Меня даже не спросил! Я, может, помочь бы смогла!
Ратибор только усмехнулся.
— Ещё и смеёшься? — поцелуй в надувшиеся было губки, опередил обиду, вздумай она показать свою плаксиво-кислую физиономию. — Ну, ты и хитрец! — глаза Светы лукаво сверкнули, на губах ещё светился поцелуй всадника. — Сначала смутит женщину умными речами, а потом сразу целоваться! От тебя, наверное, все девчонки в княжестве с ума сходили?
— Никто ничего не сходил! — Ратибор чувствовал себя почему-то неловко, словно провинившийся отрок. — Мне прямо других дел не было!
— А озёрница? Что твой приятель рассказывал?
— Чепуху он нёс! Я же говорил — не было ничего! Как ты всё-таки с лошадью справилась?
— Ага, признаваться не хочешь!
— Не в чем мне признаваться! — всадник волновался всё сильнее, сам не зная почему.
— Ладно, забудем на первый раз, но чтобы больше ни-ни! Никаких озёрниц! — Света не выдержала и рассмеялась. — Шучу я! Видел бы ты себя со стороны. Оскорблённая невинность!
— Предупреждать надо, когда шутишь, — буркнул всадник.