Подмастерье
Шрифт:
– Дорогой Филимон, – произнёс он неодобрительно, – вы снова слишком быстро едите! Разве не сказано в Притчах Соломоновых, что следует поставить преграду в гортани своей, если ты алчешь?
– Вы мне это уже говорили, дорогой брат, – ответил Филь. – Я бы сказал, что вы мне плешь уже этим проели за последние семь месяцев, и я скоро стану как настоящий монах. Что касается притчей, то там же сказано: «Не суди превратно тяжбы ближнего своего».
Служка притащил им козьего сыру и вина, разбавленного водой. Отец Николай, почти вдвое старше своего юного соратника, скупо улыбнулся.
– Филимон, я ценю в вас стремление припасть к источнику благодати, коим
Филь тяжело вздохнул:
– Брат Николай, у нас нет времени на укрепление моего ума! И, помнится, я просил называть меня настоящим именем в отсутствие поблизости ваших знакомых.
Отец Николай, сухой и подтянутый, казавшийся выше из-за худобы монах с тонким прямым носом и проницательным взглядом, по-отечески улыбнулся.
– Что я помню – это изгнание вами демона из моей парижской хозяйки и наш последовавший за этим договор, закрепивший то, что во избежание неприятностей я называю вас Филимон Югге и вы не ведёте смущающих речей о месте, откуда прибыли. Также вы учите меня известным вам премудростям в нелёгком деле борьбы с демонами. В свою очередь я берусь душой и телом помогать вам в вашем деле, используя доступную мне мудрость святого Ордена доминиканцев, которому и достанется слава, буде такая случится. Последнее для меня важнее всего, и ради этого я согласен терпеть вашу юность и ребячливость, что не снимает с меня бремени учить вас и следить, чтобы вы не угодили в неприятность с властями. Так вот, имя, которое вы носите дома, здесь может принадлежать разве что пастушку, но никак не рыцарю веры, за которого вас принимают и коим вы, по сути, являетесь, хотя не устаёте это отрицать. Ваше настоящее имя вызовет здесь слишком много вопросов, мой юный друг!
Подобными лекциями заканчивались все попытки Филя отвоевать себе свободу в высказываемых мыслях и поступках с тех пор, как он нарисовался на пороге жилища Николая Эймерика, который совершенно не выглядел как монах. Он не носил тонзуры и одевался в светское платье, за исключением случаев посещения аббатств и монастырей, в связи с чем не уставал таскать за собой сундук с одеждой.
Филь мирился с ним, потому что помнил с их прошлой встречи: отец Николай умён, наделён любопытством и готов сражаться с любым дьяволом, который встретится ему на пути, а ради этого способен и поступиться догмами. Он также мылся не реже раза в неделю, что составляло резкий контраст с его пахучими собратьями. Ещё он неожиданно много знал о демонах, хотя относил их к слугам Сатаны, а не к животному миру, как Филь. В этом монах не отличался от отца Бруно, с которым даже Алекса старалась не спорить, и Филь тем более не собирался возражать отцу Николаю. Зато, как видный слуга церкви, доктор богословия Николай Эймерик экономил кучу денег на постое, легко находя прибежище в монастырских дворах Франции, Наварры, Арагона и Каталонии, пока они полгода гонялись за нергалом по имени Валафар.
Погоня подходила к концу. С момента отбытия из Нового Света Филь завершил круг, снова оказавшись в Венето близ Падуи, и отец Николай утверждал, что это добрый знак. Чума, преследовавшая их по пятам, казалось, навечно осталась у берегов Испании. А демон-делирон, выловленный ими на ярмарке в Барселоне, сознался, что слышал о намерении Валафара вернуться в Падую.
Филя удивила
Последовавший за этим допрос отец Николай провёл так же быстро. Уверенный, что перед ним демон, а иначе бы жезл не сработал, он несколькими порциями «замораживающего» пламени пресёк череду превращений, в которую ударился очнувшийся привязанным к дереву делирон, что заодно лишило демона большей части его гипнотических способностей. Безжалостно допросив десятилетнюю замарашку с косичками, вид которой решил напоследок принять демон, монах казнил её, не дрогнув под взглядом молящих о пощаде глаз.
Филь не смел и думать, высылая Арпонис отцу Николаю четыре года назад, что монах окажется таким талантливым учеником.
– Брат Николай, а почему вы именно здесь ждёте появления демона? – поинтересовался Филь, первым покончив с едой. – Почему не в Падуе, Тревизо или в Венеции? И почему не завтра, послезавтра, а сегодня? В этой Виченце нет ничего интересного, тут живут одни ювелирные мастера.
– Не будь ты нехристем, Филимон, ты бы знал, почему именно сегодня, – ответил монах. – Сегодня – время рождественской мессы, которая начнётся ровно в полночь по всей Италии.
Филь содрогнулся при мысли, что придётся, как уже случалось, стоять мессу в душной, битком набитой народом церкви. Отец Николай, подметив это, вздохнул.
– Я знал, что ты не встретишь это известие радостно, как положено христианину… Что ж, ты сам лишаешь себя святой благодати!
– Мне хватает того, что я вынужден изображать идиота-послушника каждый раз, как мы оказываемся в обществе ваших святых братьев, – проворчал Филь.
Отец Николай ополоснул пальцы в чаше с водой.
– И, должен заметить, у тебя это талантливо получается. Ты расторопен, обладаешь отважным сердцем и в то же время умеешь молчать, когда тебе это выгодно. Поэтому у меня не умирает надежда ввести тебя в лоно Церкви – ты прирождённая длань Господа!
Филь сунул руки в карманы шерстяного плаща и покрутил в пальцах перстень с печатью, изображавшей собаку, несущую в пасти горящий факел. Этот перстень был подарком отца Николая, расчувствовавшегося в день, когда Филь из озорства наставил Арпонис на спину хозяйки парижской квартиры монаха, нажал на «петлю» и через миг обнаружил себя перед разъярённой веларой, которую и прикончил. Отец Николай тогда сразу подобрел, а после обстоятельного разговора с Филем горячо заверил в своей готовности помогать. Когда же хозяйка очнулась и обнаружила себя постаревшей на двадцать лет, им двоим пришлось быстро уносить ноги из Парижа, чтобы сберечь уши от её воплей.
– Ваш бог пугает меня, мы не сойдёмся в цене, – буркнул Филь.
Монах осуждающе покачал головой.
– Господь – наш отец, а цена здесь – твоя душа, сын мой!
Едва заслышав «сын мой», Филь, как всегда в таких стычках, поторопился напомнить, прерывая готовый обрушиться на него поток слов, к которому отец Николай был склонен в силу избранной им профессии:
– Дорогой брат, вы не на проповеди! И вы до сих пор не рассказали мне, почему выбрали Виченцу.
Монах снисходительно улыбнулся.