Подменённый
Шрифт:
– Как это? – не понял Андрей.
– Одни длиннее, другие короче… Хотя, может быть, мне это только кажется…
– У тебя есть часы? – спросил Андрей.
– Нет, – покачал головой Сейкрин и почему-то засмеялся.
– Ты, похоже, не из штата института? – задал новый вопрос Андрей.
– Ну, я, конечно, не профессор, – несколько смущенно признался Сейкрин. – Но я тоже здесь работал еще до взрыва.
– И в какой же должности?
– Сначала меня изучали.
– Ты что же, какой-нибудь феномен? Топографический гений?
– Нет. Способности к ориентированию у меня открылись уже после перерождения. Но еще до появления запредельной реальности я умел определять время без
– По Борху, что ли?
– Да нет, просто так. Спроси меня когда угодно, который сейчас час, и я отвечу с точностью до секунды. Я и сам не понимаю, как это происходит.
– А что говорит по этому поводу профессор Кармер? – лукаво улыбнувшись, спросил Андрей.
Он уже понял, что для Сейкрина Имро Кармер был высочайшим авторитетом во всем, что касалось науки.
– Профессор Кармер называет это проявлением реверсивной эволюции на подсознательном уровне.
Судя по тому, с какой тщательностью, боясь потерять хотя бы один звук, выговаривал Сейкрин слова, относящиеся к научной терминологии, спрашивать его об их значении не имело ни малейшего смысла.
Вместо этого Андрей задал другой вопрос:
– Как ты попал в институт?
Сейкрин ответил не сразу.
Какое-то время он шел молча, в том же темпе, что и всегда, словно не слышал обращенный к нему вопрос.
Спустя секунд тридцать он протянул в сторону правую руку и кончиками пальцев нежно провел по неровной коре дерева, мимо которого проходил.
– Мне было двенадцать лет, – начал говорить он негромко, но отчетливо, так что идущему позади него Андрею даже не приходилось напрягать слух. – Через четыре дня должно было исполниться тринадцать… Я жил тогда в маленькой рыбацкой деревушке на побережье Триатана. Такой маленькой, что у нее даже названия не было. Всего с десяток домов, стоящих на берегу, и столько же старых, латаных, как затасканные одеяла, лодок. В нашей семье, помимо меня, было еще шестеро детей. И все – девчонки. Поэтому я уже с малолетства выходил в море вместе с отцом, помогая ему в меру своих детских силенок. Уловы были небольшие, да и те конфисковывались продотрядами из Управления внутренней стражи Солтмала. Раз в неделю приезжали несколько крытых брезентом машин, из которых вылезали солдаты с оружием. Выловленную рыбу грузили в машины, а нам взамен, чтобы не умерли с голоду, оставляли пару ящиков пищевых брикетов. Их кто прямо так, сухими, грыз, кто в кипятке размачивал. Но, что с ними ни делай, вкус у них все равно был омерзительный. Словно опилки, смешанные с костным клеем. И живот после них болел невыносимо. Иногда нам, конечно, удавалось припрятать рыбу. Тогда отец ночью складывал ее в мешок и уходил в ближайшее селение, чтобы втихаря обменять рыбу на то, что тамошним жителям удалось припрятать от продотрядов. Возвращаясь к утру, он иногда приносил немного хлеба или мясо. Но чаще всего – ту же рыбу, с которой и уходил. В селении жизнь была не лучше, чем у нас.
В том месте, где стояла наша деревня, берег на несколько километров уходил в море широкой косой, а затем резко обрывался, проваливаясь в бездну. Поскольку далеко заплывать на наших ветхих суденышках было небезопасно, нужно было ждать прилива, чтобы поднявшаяся вода вынесла рыбу с глубины. А вернуться на берег необходимо было до начала отлива, иначе море унесло бы лодку так далеко от суши, что и за день обратно не добраться.
Тогда-то и открылась моя способность безошибочно определять время. Часы были слишком дороги для того, чтобы брать их с собой в море. Не дай Бог водой зальет. Да нам и не на что было их купить. Я в первый раз настоящие деньги увидел, только когда в институте оказался… Ну вот, а я всегда точно мог сказать, когда прилив сменится отливом и наоборот.
И на берегу рыбаки не давали мне покоя, все время спрашивали, который сейчас час. А услышав ответ, смотрели на Борх, ухмылялись в свои кудлатые бороды, скребли ногтями в затылках да головами удивленно качали.
Но, видно, кто-то решил, что на этом можно деньжат подзаработать, и в очередной приезд продотряда шепнул стражам, что в деревне есть странный парнишка.
В следующий раз вместе с продотрядом приехал еще и маленький пятнистый автобус, из которого вышел офицер, одетый в черный плащ, и потребовал, чтобы ему показали мальчишку, который всегда знает, сколько сейчас времени. Когда меня подвели к нему, он спросил меня, который сейчас час. Я ответил. Он отвел в сторону край рукава, взглянул на часы и улыбнулся, после чего махнул рукой двоим солдатам, приехавшим вместе с ним в автобусе. Солдаты схватили меня и затолкали в машину…
Вот и все. Через два дня я был уже в институте. – С тех пор ты ни разу не был дома? – спросил после непродолжительного молчания Андрей.
– Нет, – покачал головой Сейкрин. – Честно признаться, мне не очень этого и хотелось. Что я видел дома? Только голод и нищету. А здесь меня, по крайней мере, одевали в чистое белье и регулярно кормили. И спал я не на полу, застеленном соломой, а на собственной койке. Когда дальнейшие исследования моих способностей были признаны нецелесообразными, я начал упрашивать профессора Кармера позволить мне остаться в институте. И профессор помог мне, устроив в столовую на должность посудомоя. Так я прожил в институте два года… А потом произошел взрыв… И вот… – Сейкрин широко развел руки в стороны, словно желая охватить ими все окружающее пространство вместе с лесом и всеми его обитателями. – Теперь вокруг запредельная реальность.
– И тебе никогда не хотелось выйти из леса? – спросил Андрей.
– А зачем?
– Ну… – Андрей не сразу нашел, что ответить на это. – Ну, хотя бы для того, чтобы посмотреть, как живут другие люди.
– Профессор Кармер говорит, что в мире, в котором над людьми стоит Пирамида, нет и не может быть ничего хорошего, – сказал Сейкрин и спустя пару секунд уверенно добавил: – Я ему верю.
– Ну, я тоже не вижу никаких оснований не верить профессору Кармеру, – отозвался Андрей. – И все же…
Андрей не закончил начатой фразы.
И все же…
Собственно, что он мог сказать этому парню, у которого Пирамида отняла все – детство, родителей, саму жизнь… Семьей для него стал штат института, отцом – профессор Кармер, домом – посудомойка, а родиной – зона запредельной реальности. Здесь он, по крайней мере, мог не бояться, что снова придут солдаты и, задав пару вопросов, увезут его в неизвестном направлении.
Жизнь его, в которой не смог бы найти смысла никто, кроме его же товарищей по несчастью, превратилась в абсурд. Еще бы! Этот парень, который не знает, сколько ему сейчас лет, по меркам реального мира должен быть уже глубоким стариком, еле волочащим ноги. А он вон как ловко прыгает через поваленные деревья! Что ему годы…
Внезапно Сейкрин остановился и развернулся лицом к Андрею.
– Тебе известно, что Пирамида падет после удара с воздуха? – спросил он.
– Да, – несколько удивленно ответил ему Андрей. – Кто-то говорил мне об этом… Кажется, Дашер.
– Таково было предсказание особого прогностического отдела, в котором работала Мииз, – сказал Сейкрин. – И она уверена, что предсказание должно сбыться.
– А она случайно не говорила, как скоро это произойдет? – улыбнувшись, спросил Андрей.