Поднебесная
Шрифт:
И с каждой ночью.
Все знали, что Рошань прислал императору эликсир алхимиков вскоре после того, как Тайцзу призвал во дворец свою очень юную Драгоценную Наложницу и поселил ее там. Незадолго до того сиятельную императрицу мягко убедили поселиться в новой резиденции в Храме Пути за пределами Синаня.
Вэнь Чжоу жалел, очень жалел, что сам не догадался послать этот эликсир.
Он был не в настроении развлекаться или развлекать других. Сегодня – нет. Городской дворец, который сегодня вечером отдали в подарок (еще один подарок!) этой ядовитой варварской жабе, принадлежал самому
Что это значит, если он, несравненно великолепный и печально известный (ходили слухи о камерах допросов и стенах, не пропускающих крики), теперь отдан военному губернатору трех округов с их закаленными, обученными армиями на северо-востоке? Человеку, который почти наверняка никогда им не воспользуется? Неужели император, пустоголовая двоюродная сестра Чжоу и вообще никто не понимают, о чем это говорит?
Или, что еще страшнее, они это понимают?..
Конечно, стражники у ворот узнали его. На верху стены послышался крик, подали сигнал. Люди начали поспешно снимать засовы с ворот при приближении первого министра и его свиты, которые начали пересекать императорскую дорогу. Возможно, это не лучшая охрана ворот, но некоторое удовлетворение эта расторопность ему принесла. А еще – страх, с которым они среагировали на его присутствие.
Наверное, ему следовало уже привыкнуть к этому, но почему привычка к чему-либо должна уменьшать удовольствие? Может хоть один из философов ответить ему на этот вопрос? Ему до сих пор нравится вино с шафраном и он наслаждается женщинами, правда?
Проезжая ворота, он небрежно спросил, обращаясь в темноту, не снизойдя до взгляда на кого бы то ни было, кто еще проехал здесь после начала комендантского часа. Он всегда задавал им этот вопрос.
Кто-то ему ответил. Два имени. Ни одно из них, по разным причинам, не доставило Чжоу того удовольствия, о котором он только что думал. Он поехал дальше, слыша за спиной отданные приказы, скрип затворяемых ворот и стук тяжелых засовов.
Даже здесь, внутри квартала, главная улица, идущая с востока на запад между воротами с каждого конца, имела в ширину шестьдесят пять шагов. Длинные участки стены по обе стороны, фонари через равные промежутки, тенистые деревья, посаженные владельцами домов. На северной стороне улицы стены прерывались массивными дверями домов, или скорее дворцов. Справа были только редкие двери для слуг: выходы из задних садов чьих-то владений. Все парадные двери, разумеется, выходили на юг.
Он увидел второго из тех людей, которые миновали ворота раньше. Он ждал в паланкине с откинутыми занавесками, чтобы его могли увидеть и узнать при свете фонарей, висящих у дверей собственного дома Чжоу.
Чжоу не собирался встречаться с этим человеком сегодня ночью. Он вообще не хотел его видеть, и его главный советник должен был это знать. А это означало: если Лю здесь, что-то случилось. Нечто еще более важное, чем неприятное известие о подарке, сделанном Рошаню, полученное ими сегодня вечером.
Сам Рошань был вторым человеком, въехавшим в квартал после наступления темноты. Несомненно, приехал для того, чтобы хвастливо роскошествовать в своем самом новом, богатом приобретении:
Возможно, подумал Чжоу, он сам мог бы поехать туда, предложить выпить, чтобы отпраздновать, и отравить вино.
Рошань пил очень мало. У него была сахарная болезнь. Чжоу жалел, что она его еще не прикончила. Он вдруг подумал о том, кто личный лекарь варвара. Это мысль…
Бывший особняк Цинь Хая находился совсем близко, если ехать верхом, – на две улицы дальше и на одну улицу севернее. Усадьба было гигантской, даже по меркам аристократического квартала: оно тянулось вдоль всей северной стены этого квартала и южной границы – пятьдесят третьего. Ходили слухи, что под стеной проходит туннель в пятьдесят третий квартал.
Слуг в доме продолжал оплачивать двор, хотя никто там не жил, и Чжоу это знал. Павильоны и комнаты, обстановка, внутренние дворики, сады, пиршественные залы, женская половина – все содержалось в безукоризненном порядке в ожидании того, кому будет оказана честь – высокая честь! – по прихоти императора стать владельцем дома покойного первого министра.
Ну, теперь это известно. Чжоу спрыгнул с коня, бросил поводья одному из слуг, который поспешил к нему, кланяясь. Ворота были открыты на ширину, позволявшую пропустить экипаж и коней. Первый двор был ярко, приветливо освещен. Его дом – совершенно великолепен. Просто он не…
Увидев, что первый министр спешился, Лю вышел из своего паланкина. На дороге осталась грязь после дождя прошлой ночью. Его советник осторожно выбирал, куда ступить, брезгливый человек. Чжоу это казалось смешным. Первый министр, в сапогах, привычный к поло и охоте, совершенно не обращая внимания на грязь и пыль, зашагал к нему.
– Он проехал ворота прямо перед тобой, – произнес он. Называть имя не было необходимости.
Шэнь Лю кивнул:
– Знаю. Я спрашивал.
– Я подумал, не поехать ли и поприветствовать его в новом доме. Принести отравленного вина…
На лице Ли появилось выражение боли, словно его мучил желудок, что служило редким проявлением чувств. Его советник старательно сдерживал себя, чтобы не оглянуться и не проверить, кто из стражников или слуг мог их услышать. Чжоу было наплевать. Пускай толстый варвар знает, что думает первый министр Катая о нем и о его слишком очевидных замыслах.
Как будто Рошань и так уже не знает этого!
– Что ты здесь делаешь? – спросил Чжоу. – Я велел тебе прийти утром.
– Я получил известия, – тихо сказал Лю. – То есть мне сообщили о полученных во дворце известиях.
– И мне необходимо знать о них сегодня ночью?
Лю пожал плечами. «Очевидно», означал этот жест.
Он вызывал раздражение, но был почти незаменим, и это пугало. Вэнь Чжоу повернулся и зашагал через распахнутые ворота во внутренний двор, шлепая по лужам. Он вошел в первую приемную, а потом в свою личную комнату рядом с ней. Слуги засуетись. Прошло какое-то время, во время которого сапоги сменились шлепанцами, придворные одежды – шелковым вечерним домашним халатом, вино с кипарисовыми листьями подогрели на жаровне. Лю ждал в соседней комнате.