Поднимите мне веки

Елманов Валерий Иванович

Я вскользь бросил беглый взгляд в сторону Пожара, откуда летела в нашу сторону разъяренная толпа, вооруженная чем попало. Вон там в руках у кого-то коса, а там здоровенная жердь, а у квадратного здоровяка, бегущего впереди, вообще топор, от широкого лезвия которого во все стороны летят веселые солнечные зайчики.

Прямо первое народное ополчение, да и только.

«Кажется, сейчас нам тут всем мало не покажется», – промелькнуло у меня в голове, но и бежать, увлекая за собой Дубца, тоже было нельзя. Оставались еще четверо гвардейцев,

точнее, пятеро – Курнос тоже привалился к забору, и бросать их…

К тому же имелся Микеланджело, который был одет пусть и не так, как ляхи, но по-иноземному, а кто тут будет разбирать особенности польских и итальянских одежд. Правда, он лежал, но его безмятежный храп…

Пришлось сделать единственное, что только возможно в такой ситуации. Вытянув руку с саблей в направлении растерянно стоящей перед нами шестерки шляхтичей – еще один, согнувшись, тоже прилег к остальным, я в свою очередь хрипло завопил:

– Бей!

Как ни удивительно, но нападающие послушались. Во всяком случае, ни один не попытался хотя бы замахнуться на меня, не говоря уж о том, чтобы ударить, и все старательно огибали нас с Дубцом, норовя пролезть в куча-малу.

Думается, что ляхов подвела возможность выбора.

Если бы не было альтернативы, то есть возможности удрать к себе, а я обратил внимание, как они растерянно оглядывались на высокую башню Посольского двора, видную даже отсюда, они бы приняли бой и тогда, возможно, уцелели бы. Но они начали колебаться, не зная, что лучше предпринять, и потому их буквально размазали по бревнышкам мостовой, после чего… угрожающе повернулись к нам.

Учитывая, что народ горит от азарта и опьянен победой, надо было снова что-то изобретать, причем опять-таки немедленно. Иначе запах крови, затуманившей мозги – вон как у стоящего впереди бородача раздуваются ноздри, словно нанюхался кокаину, – поведет их в очередную атаку. И тут без вариантов – раскатают так, что потом не отскребут.

– Молодцы! – рявкнул я что есть мочи, кивком поблагодарив расторопного Дубца, который, пользуясь паузой, успел наскоро перетянуть у плеч обе мои окровавленные руки, и тут же с легкой укоризной осведомился у толпы: – Вот только как теперь нам перед государем ответ держать за содеянное?

Однако дать понять, что все мы сейчас на одной стороне, и вообще, враги повержены до последнего человека, не совсем получилось, поскольку тот самый бородач с раздувающимися ноздрями, набычив голову, сурово заметил в ответ:

– Погодь пока с государем. Допрежь поведай, чей ты сам будешь? Часом не ихнего роду-племени? – И мотнул головой в сторону покойников.

– Какой же он ихний, дядька Микола, ежели дрался супротив? – резонно возразил молодой парень с оглоблей в руках.

– А ты не встревай, сопля! – буркнул бородач и саркастически хмыкнул. – Дрался… Девку не поделили, вот и дрался. А ежели бы она вон ему попалась, глядишь бы и… – Он угрожающе засопел, и тяжелый топор в его руках стал медленно подниматься,

застыв на уровне плеча.

«Не иначе как из мясников», – предположил я, завороженно глядя на увесистое орудие, весьма схожее с бердышом, только рукоять несколько короче, зато широкое лезвие точь-в-точь, но сразу спохватился, что думаю совсем не о том.

Если топор, с которого продолжали одна за другой стекать на мостовую крупные, тяжелые темно-красные капли, поднимется еще эдак сантиметров на тридцать, то…

Я стряхнул с себя оцепенение.

– Меня звать… – в очередной раз попытался я представиться и вновь не успел.

– Да ты чаво мелешь-то, Микола?! – раздалось из дальних рядов.

Бородач недовольно оглянулся. Из толпы, бесцеремонно расталкивая народ, вынырнул худощавый мужичок. В руках у него ничего не было – и то хорошо.

– Нешто не признал до сих пор?! То ж князь Федор Константиныч! Он у нашего царевича завсегда близ правого плеча стоял, егда тот свой суд чинил. – Назидательно повторил: – У правого плеча, дурья твоя голова. – И ко мне: – Неужто тебя, княже, сам царевич прислал, заслышав, что от ентих поганцев уж никому житья в Москве не стало?

Памятуя о пиар-кампании, но и не желая нахально врать, я неопределенно передернул плечами – пусть понимают так, как им хочется.

– Таперь и сам зрю, что князь. И что у правого, тож памятую, – проворчал бородач.

«И какая разница, у левого или правого плеча я стоял? – вяло мелькнуло в голове. – Или постой – там где-то за одним ангел маячит, а за другим…»

Меж тем топор Миколы вновь опустился к ноге, да и капать с него вроде бы перестало. Или нет? Почему-то мне показалось очень важным точно выяснить это, и я прищурился, уставившись на лезвие.

Нет, точно перестало. А раз так, значит, и кровь сегодня, как я загадал, больше литься не будет.

– Да ты не хмурься, княже, – смущенно покаялся Микола, неверно истолковав мой взгляд. – Ну не разглядел я тебя, прости уж, чего там. У меня очи сызмальства худовато видят, а из дальних рядов лика и со здоровыми зенками не углядеть, так что не серчай. А мы к тебе завсегда с уважением, потому добро помним, и яко ты Федору Борисычу по справедливости судить подсоблял, тож нипочем не забудем. А тебя что ж, и впрямь царевич прислал?

– Да кто ж окромя него?! – возмутился на недогадливого бородача мужичок. – Чай, князь завсегда близ царевича, а не токмо на судилищах, вот и доверил ему престолоблюститель вернуться, чтоб, значит…

– Мне девка нужна, – отрывисто произнес я, перебивая мужичка и силясь припомнить ее имя, так некстати вылетевшее из головы, но подсказал встрепенувшийся бородач:

– Ржануха, что ли? А на кой ляд тебе моя братанична? – И он вновь насторожился.

– Видоком будет, – устало пояснил я, – а то государь не поверит, что не я и не мои люди первыми все это начали. – Напомнив: – За побоище-то ответ придется держать.