Подноготная любви
Шрифт:
Ну да Бог им Судья. И, может, потому молитвенное общение Бога с Моисеем в Библии не описано во всех подробностях и полноте, что одним, сколько ни объясняй, всё равно не объяснить, а другие Духом постигают конец от начала, и для них проблему достаточно на страницах Писаний только обозначить. Дальше они разберутся сами, воля Божья им не чужда.
«И взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых, начал скорбеть и тосковать.
Тогда говорит им Иисус: душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною.
И отошед немного, пал на лицо Своё, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты.
И
Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна.
Ещё, отошед в другой раз, молился, говоря: Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить её, да будет воля Твоя».
(Матф. 26:37-42).
Христос знал от начала, что предстоит Ему в конце Его земного служения. Христос пришёл не только послужить людям, не только показать, что есть истинная праведность, которую Он прежде сформулировал в Десятисловии, не только основать Церковь Свою, но и искупить тех, чьё сердце особым образом дрогнет у подножия голгофского креста. Искупление — означает возложение на Себя грехов покаявшихся, и, следовательно, смерти, ибо, как говорит Писание, «возмездие за грех — смерть» (Рим. 6:23). Это была смерть разобщённого с Богом тяжестью человеческих грехов Сына Человеческого, и именно из-за разобщённости с Отцом для Него была так тяжела ночь в Гефсиманском саду, тяжела настолько, что с чела Его тёк кровавый пот. Отец не отвечал! — и это было для человека Иисуса мучительней, чем собственно казнь. «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Матф. 27:46) — эти слова были произнесены с креста, но оставлен Он был с возложением на Него грехов всего мира раньше, ещё когда Он только подходил к Гефсиманскому саду. Именно поэтому в Гефсимании Христос впервые обратился к Своим ученикам за помощью, чтобы те помолились за Него. Были ли слова Сына к Отцу молитвой, если Отец Ему не отвечал? Да, не всякие слова, похожие на молитву, — молитва, даже если их произносит Сам Иисус из Назарета.
Чтобы понять всю глубину библейской терминологии, надо помнить, что множество слов от неблагоговейного обращения приобрели дополнительные значения, подчас ложные, в особенности такие слова, как «вера», «покаяние», «молитва». Массовое сознание придаёт этим словам значение, которое нисколько не отражает первоначальный их смысл, но только тот уровень, которого это массовое сознание достигло. Или, лучше сказать, вкладываемый смысл показывает, насколько это массовое сознание безнадёжно. Когда Иуда «покаялся», то в тексте Писаний, разумеется, имелся в виду не высокий смысл этого слова, а массовый. Иуда просто пожалел, что поступил так, что надежда на исполнение его сокровенных желаний исчезла. Такого рода «покаяние» не освободило его от обессиливающего влияния психомировоззренческой травмы от предательства и уж, тем более, не привело к изменению у него тела духа. Произойди это преобразование, Иуда получил бы возможность к беспримерному служению. На его примере люди видели бы превосходящую всякое воображение всепрощающую любовь Божью, настолько необъятную, что прощение может получить даже тот, кто предал и Самого Сына Божия на смерть и притом крестную. Но Иуда, удавившись, такую возможность утратил, что не случайно: он служения и не искал.
Ну, а чт`о есть покаяние в высоком смысле, к сожалению, объяснить невозможно, можно только обсудить, и то с теми, кто через опыт покаяния уже прошёл. Остальным, слушая обсуждение, остаётся только кивать головами в знак того, что… А кто их знает, в знак чего они кивают, просто они все так обычно поступают.
«Вера» — слово не менее многозначное. В высоком смысле — это связь с Богом, общение с Ним и в Нём возрастание. В массовом, общепринятом смысле — это убеждённость в чём-то, не «отягощённое» сомнениями критического ума. Но подобного рода убеждение — даже в существовании Бога! — не
Высокое слово «молитва», рождённое теми, кто понимал, тоже было обречено на иное в народе значение, и это второе значение не могло не стать более распространённым. И, в сущности, единственно известным. Отсюда, подобно тому как в Писаниях слово «вера» употребляется с двумя значениями, подобно тому как слово «покаяние» употребляется в двух смыслах, аналогично и слово «молитва» в Евангелии не могло не присоединить к себе второго значения, хотя бы уже по той причине, что воплощённое Слово пришло в уже сложившуюся языковую среду.
Отсюда, в определённом смысле, и просьба Иуды к Богу благословить на предательство — молитва, и стояние фарисеев на коленях перед Великой Субботой, Пасхой Распятия, — молитва, и повторение тысячи раз одной и той же комбинации слов до достижения восторженного состояния полного кретинизма — тоже молитва, но и разговор Авраама с Богом — тоже. Поэтому, когда в Гефсимании Христос, в сущности, обращался к Собственной памяти (Бог Его, разумеется, слушал, но не слышал), когда человеческая плоть Его, греховная в силу рождения от земной женщины, рождённой от предков по имени Адам и Ева, эта плоть Его всячески противилась тому, чт`о ей предстояло претерпеть на кресте Голгофском, просьба была о чаше иной, чем предуготована была от начала. И это — молитва.
Но и опыт Авраама, и опыт Моисея, и опыт Самого Иисуса в любую другую ночь, кроме предваряющей Великую Пасху, — опыт, который мог бы быть достоянием каждого. Ведь Бог не отвечает не потому, что не желает общения, а потому, что Его не хотят слышать и слушать.
В Молитве воспаряет дух и возрастает душа. Нас сейчас не интересует, можно ли представить душу как слияние тела мировоззрения и тела памяти, и не чрезмерное ли это упрощение; нам сейчас вполне достаточно учитывать, что оба этих условных тела в неё входят. Итак, молитва как разговор с Богом очищает душу и, как её составляющую, — тело мировоззрения. А вот очищает ли молитва тело памяти, очищает ли она его от тех уродств, которые незаметным образом были привнесены извне?
Необходимая для разрешения этого вопроса цитата достаточно обширна, чтобы приводить её целиком, поэтому рекомендуем обратиться к первоисточнику — 9-й главе книги пророка Даниила. Это Ветхий Завет.
Пророк Даниил был чрезвычайно интересным человеком прежде всего потому, что позволил Господу участвовать в своей судьбе, а Тот допускал в жизни пророка такие резкие и крутые повороты, которые одни только и могли столь быстро развить его душу. В книге, которую Даниил написал о тех видениях, которые даровал ему Господь, он кое-что написал и о себе. Написал мало, но то, что дошло до нас, — впечатляет.
«Тогда царь повелел, и привели Даниила и бросили в ров львиный; при этом царь сказал Даниилу: „Бог твой, Которому ты неизменно служишь, Он спасёт тебя!“» (Дан. 6:16).
«Поутру… царь чрезвычайно возрадовался о нём и повелел поднять Даниила изо рва; и поднят был Даниил изо рва, и никакого повреждения не оказалось на нём, потому что он веровал в Бога своего». «Тогда Даниил сказал царю: „царь! во веки живи! Бог мой послал Ангела Своего и заградил пасть львам, и они не повредили мне, потому что я оказался пред Ним чист, да и пред тобою, царь, я не сделал преступления“» (Дан. 6:21-23).