Поднятая целина
Шрифт:
– А ты не верь ему! Ни в чем, как есть, не верь и всегда бери его под всевозможное сомнение! Агафон до смерти любит всякие штучки выкидывать, он надо всеми подшучивает, такой уж у него характер, – хрипловатым баском успокаивающе отзывался Нагульнов.
Они вместе вошли в калитку нагульновского двора, продолжая разговор, начатый, очевидно, еще в школе. Давыдов хотел было последовать за ними, но раздумал.
Свернув в ближайший переулок и пройдя немного, увидел прислонившуюся к плетню Варю Харламову. Она шагнула
Поздний ущербный месяц светил скупо, но Давыдов отчетливо разглядел на губах девушки смущенную и невеселую улыбку.
– А я вас дожидаюсь… Я знаю, что вы этим переулком всегда домой ходите. Давно я вас не видала, товарищ Давыдов…
– Давно не встречались мы с тобой, Варюха-горюха! – обрадованно проговорил Давыдов. – Ты за это время стала совсем взрослой и красивой, факт! Где же это ты пропадала?
– То на прополке, то на покосе, и по домашности тоже дела… А вы ни разу и не проведали меня, небось и не вспомнили ни разу…
– Моя такая обидчивая! Не упрекай, все – некогда, все – дела. По неделе не бреемся, едим раз в сутки, вот как нас прикрутило перед уборкой. Ну, чего ты меня ждала? Дело какое есть? Не пойму: какая-то ты грустная, что ли? Или я ошибаюсь?
Давыдов легонько сжал тугую и полную руку девушки повыше локтя, сочувственно заглянул ей в глаза:
– Уж не горе ли какое у тебя? Рассказывай!
– Вы домой идете?
– А куда же мне еще в такой поздний час?
– Мало ли куда, вам двери везде открытые… Ежели домой, то нам по дороге. Может, проводите меня до нашей калитки?
– О чем речь! Чудачка ты, право! Ну, когда это матросы, даже бывшие, отказывались провожать хорошеньких девушек? – с шутливым наигрышем воскликнул Давыдов, взяв девушку под руку. – Пошли в ногу! Ать, два! Ать, два! Ну, так что у тебя за горе-беда? Выкладывай все начистоту. Председатель должен все знать, факт! Все до подноготной!
И вдруг Давыдов ощутил, как под его пальцами задрожала рука Вари, шаг ее стал неуверенным, как бы спотыкающимся, и сейчас же послышался короткий всхлип.
– Да ты на самом деле раскисла, Варюха! Что с тобой? – отбросив шутливый тон, обеспокоенно и тихо спросил Давыдов. Он остановился снова, пытаясь заглянуть ей в глаза.
Мокрым от слез лицом Варя ткнулась в его широкую грудь. Давыдов стоял не шевелясь, то хмурясь, то удивленно подымая выгоревшие брови. Сквозь сдавленные рыдания еле расслышал:
– Меня сватают… За Ваньку Обнизова… Маманя день и ночь меня пилит: «Выходи за него! Они живут справно!» – и вдруг все горькое горе, что копилось на сердце у девушки, как видно, не один день, вырвалось в страдальческом вскрике: – Да господи, что же мне делать?!
На короткий миг рука ее легла на плечо Давыдова и тотчас же соскользнула, обессиленно повисла.
Вот уж чего никак не ожидал Давыдов и никогда не думал о том, что такая встреча
Овладев собой, он спросил чуточку охрипшим голосом:
– А ты? Что же ты, моя ланюшка?
– Не хочу я идти за него! Пойми, не хочу!
Варя подняла на Давыдова всклень налитые слезами глаза. Распухшие губы ее трогательно и жалко задрожали. И словно бы в ответ отозвалось, дрогнуло сердце Давыдова. Во рту у него пересохло. Он с трудом проглотил колючую слюну, сказал:
– Ну и не выходи за него, факт! Силой никто тебя замуж не выдаст.
– Да пойми же ты, что у матери нас шестеро, остальные все меньше меня, мать хворая, а одна я такую ораву не прокормлю, хоть задушусь на работе! Как же ты этого не поймешь, родненький мой?
– А замуж выйдешь – тогда как? Муж-то будет помогать?
– Он с себя последнее сымет, лишь бы нашим помочь! Он рук не будет покладать на работе! Знаешь, как он меня любит? Он дюже меня любит! Только не нужны мне ни помочь его, ни любовь! Не люблю я его ни капельки! Противный он мне до смерти! Он меня за руки возьмет потными руками, а мне тошно становится. Я скорее… Эх, да что там говорить! Был бы отец живой, я и не задумывалась бы ни о чем, я бы теперь, может, уже школу второй ступени кончала…
Давыдов все еще пристально глядел на заплаканное, бледное в лунном свете лицо девушки. Горестные складки лежали по углам ее припухших губ, глаза были опущены, и сине темнели веки. Она тоже молчала, комкая в руках платочек.
– А что, если помогать вашей семье? – после короткого раздумья неуверенно спросил Давыдов.
Но не успел он закончить фразы, как уже не слезами, а гневом блеснули будто сразу высохшие глаза Варюхи. Раздувая ноздри, она по-мужски грубо воскликнула низким, рвущимся голосом:
– Иди ты к черту со своей помощью! Понял?!
И опять наступило короткое молчание. Потом Давыдов, немного ошалевший от неожиданности, спросил:
– Это почему же так?
– Потому!
– Но все же?
– Не нуждаюсь я в твоей помощи!
– Да не о моей помощи разговор идет, а колхоз будет помогать твоей матери как многодетной вдове. Понятно? Поговорю на правлении колхоза, и примем такое решение. Уразумела, Горюха?
– Не нужна мне колхозная помощь!
Давыдов с досадой пожал плечами: