Подняться на башню
Шрифт:
— Чтобы духу твоего здесь не было! — надрывалась старуха, — Страже сдам ворюгу!
— Мама, он мне все отшиб!
— Не плачь, деточка, сейчас мы тебе компресс сделаем…
Окно с грохотом захлопнулось, и Хёльв остался в полном одиночестве.
— Ну и дела, — мрачно сказал он сам себе и потянулся к мешку. Ни лук, ни любимая флейта, ни фляга из толстого стекла — подарок сестры — от падения не пострадали. Зато исчез Фиников кошелек с остатками денег.
Натянув на себя сапоги и старенький штопаный
Положение было — хуже некуда. Ночной Брасьер выглядел мертвым: не горело ни одно окно, не слышно было голосов, не лаяли собаки. Только от храма Всемилостивой Амны доносился звон бубенцов. В студеной, неживой тишине звук казался потусторонним.
— Не сидеть, только не сидеть на месте! — Хёльв живо вскочил на ноги и принялся колотить кулаками во входную дверь «Ветров странствий».
Мороз щипал за лоб и щеки, кусал голые руки.
— Отдайте мои деньги! Я пожалуюсь страже! Дом безмолвствовал.
— Верните деньги! — надрывался Хёльв. — Верните мои деньги!
С тихим щелчком приоткрылось чердачное окошко, и в нем показалась широкая физиономия орка.
— Э! Шел бы ты, а? — просительно рыкнул он. — А то старая швабра услышит и мне придется тебе голову… это… отрывать.
— Лучше хозяину своему это оторви! У меня и полгрошика не осталось! Ни комнату снять, ни миску супа горячего купить. Что мне теперь — подыхать?
— Э? — Судя по всему, орк не отличался сообразительностью. — Ага… Похоже, что подыхать.
Хёльв выругался. Орк сочувственно наблюдал за ним сверху, помаргивая большими выпуклыми глазами.
— Э! Слушай…
— Чего тебе?
— Э… Баронесса наша-то. Добрая. — Орк задумчиво пошевелил кожей на лбу. — Приют у ей имеется. На Пеньковой. Для нищих всяких. Убогих. Там бы и заночевал, эге?
— Это я-то убогий? — Хёльв возмущенно всплеснул руками и хотел было разразиться гневной тирадой, но порыв ледяного ветра опрокинул его в сугроб.
— М-да, — проговорил юноша, вставая и отряхиваясь, — похоже, в этой идее есть рациональное зерно.
— Ага! — подтвердил орк и заботливо добавил: — Не заблудись только. Сейчас все пряменько будет. Долго-долго. А возле каменной бабищи с крынкой поворотишься налево.
Поудобнее уместив на спине мешок с пожитками, Хёльв слегка поклонился:
— И на том спасибо.
— Э? А, ну бывай.
Приют, учрежденный стараниями юной баронессы, располагался на самой окраине города. Ветхий деревянный домишко по самые окна утопал в пушистом снегу, но из трубы валил дым, да и запахи вокруг питали очень аппетитные. Нерешительно потоптавшись возле входа, Хёльк дернул шнурок звонка.
— Хтотакофбуишь? — скороговоркой осведомились из-за двери.
— Пустите переночевать, люди добрые! —
— Ты убогий?
— Ну, не то чтобы…
— Калека?
— Амна миловала.
— Какого ж лешего тебе надо? Молодым да здоровым тут не место.
— Помираю, любезнейший! Замерзаю! Не губи! — Хёльв жалостливо всхлипнул.
— Замерзает он! — Голос грозно заперхал. — Подумаешь, невидаль. Зима на улице, малец, потому и замерзаешь. Было б лето — не замерзал бы.
— Пожалейте!
— Если всех жалеть — никакого жаления недостанет.
— Я вам пригожусь!
— Чем же это?
— Хотите — посуду вам всю вымою? Из-за двери раздался скрипучий смех:
— Посуду! Посуду у нас каждый второй мыть умеет. Ежели руки есть.
— Читать-писать могу!
— Ты шо, малец, ума лишился? Думаешь, у нас тут академия какая?
— Побойся греха, человек! На смерть выгоняешь!
— Иди-иди. Амна подаст. Впрочем. — Голос вдруг понизился. — Ежели ты какие сказания знаешь или былины. Или песни… Слухай, парень, а ты не менестрель часом?
— Да — разом оживился Хёльв. — Я менестрель! Я странствующий сказитель.
Он пошарил в мешке, достал флейту и бегло проиграл известную разухабистую песенку. Дверь широко распахнулась, и на Хёльва пахнуло теплом, серым хозяйственным мылом и гороховой похлебкой. На пороге стоял тощий дед с длинной бурой бородой. Он был облачен в выцветший малиновый сюртук с чужого плеча и грязноватые портянки.
— Флейтист! Да шо ж ты сразу не сказал? Под петлю невинных людей подводишь? Заходи давай! Кашу будешь?
Хёльв проскользнул внутрь и облегченно вздохнул. В доме было жарко натоплено.
— Шляются тут всякие. Род деятельности скрывают, — продолжал ворчать старик.
— Что-то я…
— Приказ не слышал — али как?
— Какой приказ?
— Баронессы нашей — да хранит ее всемилостивая Амна! — Бородач огладил себя по бокам. — Ты грамотностью вроде хвалился? Вон, на столе бумага лежит, можешь зачитать.
Он махнул рукой в сторону больших козел, вокруг которых сидело несколько скрюченных калек. Хёльв подошел поближе. На козлах, гордо именуемых столом, лежал лист плотного пергамента, украшенный алой сургучной печатью.
«Конкурс флейтистов. Я, баронесса Амель, благороднейшая и справедливейшая правительница Браеьера, созываю всех лиц, искусно владеющих флейтой, на честное состязание. Победитель будет принят мною на службу в качестве придворного музыканта. Состязание состоится второго зимохода, в полдень, в городской ратуше. До того времени строго повелеваю бродячим музыкантам оказывать всяческий почет и уважение».
— Понял, малец? Почет и уважение. Так что можешь располагаться. — Старик широким жестом указал на ряды двухэтажных нар.