Поднятые до абсолюта
Шрифт:
— Здорово, — ответил тот и вдруг подумал, что рад видеть хозяина дома, рад, что вернулся, и особенно рад тому, что здесь его ждали. Словно пришел домой.
— Хорошо, что ты пришел. Я бы сразу показал тебе библиотеку, но, боюсь, ты сначала захочешь поесть и выспаться.
— Это точно, — ответил Зимич.
— У
— Лучше маслом. А медвежьим салом спину растереть и грудь. Хоть он и зовется «Стойко», а, сдается мне, опять в горячке свалится. Слабоват ты, братец, для жизни в Лесу. Тут надо родиться, чтобы двое суток по лесу бродить и не заболеть после этого.
— Почему двое суток, деда? — возмутилась Стёжка. — Трое!
— Мне показалось, что у колдуна он все же переночевал. В Холомце говорят, что колдуна убил тот, кто скоро станет змеем. Охотники нашли следы, ведущие в лес.
— Колдуна никто не убивал, — вздохнул Зимич, — он умер своей смертью.
— Какая-то странная и неожиданная смерть, ты не находишь? — Хозяин вытащил из-под стола табуретку и уселся рядом.
— Не знаю… Мне показалось… Мне показалось, он очень устал… Может быть, это из-за метели? Он вчера вызывал метель.
— Да, хорошая была метель, густой снегопад. Но он каждый год вызывал метели и снегопады, чтобы прикрывать озимые снегом. И не умирал. Колдуны от этого не умирают.
Дрова занимались в печи неохотно, сквозь заслонку не чувствовался жар огня, и Зимич прижимался к ней все теснее и теснее, чтобы унять озноб. Пока не прожег полушубок…
А потом была горячая овсяная похлебка, и вареное мясо, и теплый сладкий мед, и настойка сушеной малины, и руки Стёжки, растиравшие плечи и кутавшие в шерстяной кусачий платок, и баюкающий голос хозяина.
Зимич проспал весь короткий зимний день и проснулся в середине следующей ночи. Его разбудила неясная тревога, смутный, плохо осознаваемый страх. Ощущение наползающей тени. Четыре дня отгрызли от луны больше четвертины, и Зимич в оттаявшем окне видел не столько белый свет, сколько заслонявшую его тень.
Что-то происходило. Словно злые духи кружили возле дома. За окном, в безмолвии и неподвижности морозной ночи, шевелились чьи-то тусклые очертания, гоняя темноту по комнате. Страх становился все сильней, и вот уже Зимичу показалось, будто кто-то прячется в самом темном углу. Неслышная и невидимая опасность, как гадюка в высокой траве. И не лезвие ножа, не стрела, не топор угрожают ему — яд на кончике острого зуба. Один неосторожный шаг… Одно резкое движение…
Зимич приподнялся на локте и тряхнул головой: он давно забыл, что такое ночные страхи. Давно. Еще в те времена, когда мама приходила ночью на его зов и смешно стыдила: ты такой взрослый мальчик, тебе уже пять лет, а ты боишься темноты, как маленький…
Смешно.
Смешно… Что гадюка может сделать человеку, в одиночку убившему змея?
Зимич откинулся обратно на подушку и зажал руками рот, вспомнив трепещущий раздвоенный язык, едва не касавшийся лица. Упругий хвост, захлестывавший колени. Силу противоестественного, ненормально гибкого тела. Собственную кровь, вскипавшую в жилах. И холодную змеиную кровь, лившуюся на снег. На этот раз воспоминания были хоть и отрывочными, но ясными, отчетливыми до тошноты. И не было сил от них избавиться.
— Деда! — раздался вдруг голос Стёжки из-за стенки. — Деда, ну иди же сюда! Деда!
Зимич прислушался, но так и не понял, спит хозяин или снова куда-то ушел. Но голос Стёжки разогнал страхи и развеял воспоминания.
— Деда! — в голосе девочки появились слезы. — Ну деда! Ну пожалуйста…
Может быть, у нее что-то болит? Зимич забыл о гадюке, кольцами свернувшейся на половике, соскочил с кровати и пошлепал в комнату Стёжки.
— Деда!
Дверь в комнату хозяина была открыта, но в темноте Зимич не рассмотрел, есть кто-нибудь на кровати или нет.
— Деда!
Зимич толкнул дверь и сунул голову в проем:
— Что ты пищишь?
— Стойко? — Она приподнялась, посмотрела на него удивленно и тут же перестала плакать.
— Что случилось?
— Ничего. Мне просто страшно.
— Такая большая девочка, и боишься темноты? — Зимич улыбнулся и вошел.
— Деда говорит, что женщины чувствуют нехорошее, поэтому они часто боятся по ночам. А деда спит?
— Не знаю…
— Он всегда слышит, если я его зову. А если уходит, то свечу мне зажигает.
— Хочешь, я зажгу тебе свечу?
— Не надо. Если деда дома, он просто сидит со мной, пока я не усну. Я быстро засыпаю. Просто посиди немного, пожалуйста… Я быстро усну, честное слово.
Зимич присел на край ее кровати с некоторым трепетом: слишком мала еще, но хороша, как свежее наливное яблочко, как ранний цветок, выглядывающий из-под снега.
Стёжка повернулась на бок и поплотней закуталась в одеяло, крепко зажмурив глаза. Но «засыпала» недолго.
— Стойко, а тебе не бывает страшно по ночам?
— Нет, — ответил он. И подумал, что именно сегодня как раз бывает. Может быть, он тоже почувствовал «нехорошее»? Может быть, хозяин прав и ночные страхи рождаются не в голове, а где-то вовне, снаружи? И злые духи на самом деле кружат под окнами?
— А мне часто бывает.
— И чего ты боишься?
— Не знаю. Мне кажется, кто-то подкрадается… Кто-то страшный. Слышишь, как тихо? Когда тихо, все слышно. Снег скрипит, половицы скрипят… Ходит кто-то.
— Никого нет, не бойся, спи.