Подобно солнцу
Шрифт:
Есть еще одно препятствие: Америка. Где тот пролив, через который можно проникнуть в Южное море? В 1501–1502 годах Америго Веспуччи, находясь на португальской службе, плавал к Южноамериканскому побережью и достиг приблизительно 52 южной широты, но так и не заметил прохода на запад. Затем в 1503 году флот под командованием Гонсалу Коэльу и его первого кормчего Кристована Жакиша направился на исследование ЮЖНОЙ части континента, которую продолжали считать восточной оконечностью Азии. Тем же курсом, что и Коэльу, проследовали в 1506 году Вашку Галлегу ди Карвальу и Жуан ди Лишбоа. два корабля из этой экспедиции они, видимо, были оснащены на собственный страх и риск торговым домом де Аро, имевшим влияние и в Испании, и в Португалии, — вернулись назад с примечательными сведениями. Их плавание в «страну Бразилия> так описано в печатном листке, вышедшем в свет в 1507 году в Аугсбурге:
«И когда они попали в климат и местность, лежащую
Текст — кстати, в целом он очень подходит для того, чтобы начать строить всякие домыслы по поводу плаваний, предшествовавших открытию пролива Магелланом, — процитирован здесь почти полностью, чтобы показать, каковы были побудительные мотивы исследовательских морских путешествий, — мотивы, определившие ход Великих географических открытий. Пусть остается нерешенным вопрос, обнаружил ли «лоцман и хороший друг» автора того листка залив Сан-Матиас, который находится приблизительно на приведенной широте, или что-нибудь еще. Бросается в глаза другое — какое большое значение придавалось короткому морскому пути на полуостров Малакка. Без сомнения, королю Португалии была бы «большая польза», если бы был найден такой маршрут. Неимоверное преуменьшение расстояния от южноамериканской бухты или пролива до Малакки (600 миль) характерно для представлений того времени, так же как и убеждение, которое скоро будет развеяно, что Бразилия и соседние с ней земельные пространства простираются до самой Малакки, а значит, являются частью Восточной Азии.
Не может быть двух мнений о том, что идея Магальяйнша базировалась на представлениях, возникших задолго до него и уже Колумба наделивших мужеством для деяния. Снова и снова стремятся найти дальний Восток на Западе, все еще полагая, что дальний Восток находится значительно ближе, чем на самом деле. Сообщения Сиррана лишь направили это стремление на конкретный, особо притягательный объект. Никогда Магальяйнш и его доверители не имели намерения обогнуть Землю и окончательно доказать ее шарообразную форму, равно как никогда Колумб не ставил перед собой цель открыть неизвестный континент. Оба по заданию Испании искали лишь доступ к азиатским богатствам, находящимся вне сферы, на которую распространялась прерогатива Португалии.
Остается все-таки невыясненным вопрос, как должен быть пре одолен гигантский барьер, стоящий на пути осуществления эти планов, каким является Южноамериканский континент. То был испанская проблема. Как утверждал Веспуччи, португальцы еще во время экспедиции Коэльу (1503) предприняли попытку отыскать западный путь в Азию. Но потом они, кажется, утратили к этому интерес. У них были их Индия и их проверенный маршрут Испания же, напротив, вынуждена была с течением времени признать, что Колумб преподнес ей вовсе не Восточную Азию, н. поиски которой был послан. И не только Веспуччи (с 1505 год опять на службе у Испании, спустя три года главный кормчий империи) пытался убедить в этом испанских монархов. Ведь уже в 1507 году эта идея получила широкое распространение среди специалистов, по крайней мере, настолько, что немецкий географ Мартин Вальдзеемюллер (около 1480–1521) предлагает назвать Америкой часть суши, считавшейся восточной оконечностью Азии. Поэтому Испания старается продвинуться в западном направлении, ищет проход в «Золотой Херсонес» богатый золотом полуостров Малакка, о котором сообщал когда-то Марко Поло14. В 1505 году намерение найти пролив, сопровождаемое яростными протестами из Португалии, было официально подтверждено, когда в Севилье стал снаряжаться флот для «открытия земель, где растут пряности». Но в конце концов этому флоту было найдено другое применение. Спустя три года Висенте Яньес Пинсон, первооткрыватель Бразилии, и Хуан Диас де Солис получили задание отыскать вожделенный пролив. Оба мореплавателя добрались в 1509 году до окрестностей Ла-Платы; пролив они так и не нашли.
После того как Нуньес де Бальбоа в 1513 году открыл Тихий океан, ожили надежды, что южная часть Нового Света походит своими очертаниями
Надежда на то, что Америка не простирается непрерывно до полюса, а имеет проходы, подогревалась в равной степени и мореплавателями, и картографами. Например, соратники Солиса — их главнокомандующий был убит воинственными индейцами вместе с полусотней сопровождавших его на берег людей — вернулись на родину с вестью, что заходили в искомый пролив. Сегодня мы знаем, что это было могучее устье реки Ла-Платы, которое они ошибочно приняли за проход, ведущий на Запад. достаточно обольщающее впечатление должна была произвести только ЧТО здесь процитированная «Копия последних известий из страны Бразилия>, опубликованная за восемь-девять лет до того. По-видимому, все карты того времени, которые показывали судоходный проход на юге Америки, в целом были сделаны под большим или меньшим впечатлением от этой «Копии». Такие волнующие изображения, увидевшие свет до плавания Магальяйнша, мы найдем на картах Глареана (1510), Людовика Буланже (1514), Леонардо да Винчи (1515) и на первом глобусе Иоганна Шёнера (1515).
Особенно отчетливо прослеживается влияние «Копии> на Иоганна Шёнера (1477–1547). Математик из Нюрнберга употреблял, например, в трактате по географии, появившемся в свет тоже в 1515 году, выражения и факты, заимствованные из этого печатного листка. Правда, он изобразил пролив по необъяснимым причинам не на сороковом, как сообщает «Копия», а на сорок пятом градусе южной широты.
Итак, становится очевидным: когда Фернан ди Магальяйнш задумывается над наиболее удобной морской дорогой к островам Пряностей, идея эта уже определенное время витает в воздухе. Имеются карты, подтверждающие правильность его замысла, другие мореплаватели уже прошли часть предстоящего пути, пускай и безрезультатно. Теперь нужен только человек, непоколебимый и сведущий, который сумеет держать свои команды в стальных тисках полного повиновения и целеустремленно проследует вдоль южноамериканского побережья. Если пролив существует, он найдет его.
Определенно уже в 1515, самое позднее в 1516 году Магальяйнш узнает об экспедиции Хуана Диаса де Солиса и понимает, что надо воспользоваться благоприятным моментом. Он еще раз предстает перед королем и испрашивает позволения направиться туда, где его службу оценят. Мануэл отвечает, что он может делать все, что ему заблагорассудится, и не удостаивает просителя своей руки. И вот однажды, в период между описанной аудиенцией и октябрем 1517 года, Фернан ди Магальяйнш, согласно заведенному тогда укладу, публично отказывается от подданства португальскому королю. 20 октября 1517 года он прибывает в Севилью и отныне именует себя Фернан де Магальянес, или Магеллан. Конечно, он приехал в Испанию не с теми намерениями, какие приписывают ему с тех пор португальские националисты: будто бы он, горя жаждой отмщения, перебрался в Испанию, чтобы, будучи вооруженным тайными знаниями, которые почерпнул в архиве карт Мануэла, открыть для испанцев заднюю дверь в азиатскую империю Португалии. Переход на службу к другому государю не считался зазорным. Поэтому Магеллан покидает Португалию не один, а в сопровождении некоторых моряков, желающих впредь плавать под испанским флагом. И встречают его не чужие люди, а соотечественники.
Его новая родина тоже притягательная страна, в которой гражданскую активность определяло биение пульса городов. Особенно это можно отнести к Севилье. В первой половине ХУI века местная текстильная индустрия дает там работу не менее чем 130 тысячам человек. Этот город — излюбленное место для контор северо-итальянских банков и торговых домов, пожинающих здесь, как и в Португалии, прибыли от своих дукатов; Севилья, таким образом, была экономическим центром Испании. Наряду с мануфактурами, где ткут шелковые ткани и платки, большую часть продукции производят мыловары и гончары. Естественно, что город имеет право на чеканку монет. Процветающее ремесленное производство в Севилье, так же как оружейное дело в Толедо и кораблестроение в Астурии и Стране Басков, постоянно стимулируются потребностями колоний. С 1492 года Испания активно основывает их в Новом Свете. Это, прежде всего, относится к родам деятельности, связанным с мореплаванием. С тех пор как Фердинанд III (1119–1252) завоевал бывшую мавританскую крепость Севилью, призвал в страну иностранных купцов и всячески поощрял морскую торговлю. город стал перекрестком дорог для тех, кто с денежной сумой или компасом, с конторской книгой или градштоком 5 был готов прокладывать новые пути. Пути. выбор которых определялся деньгами — этим утренним светилом на небосводе меркнущего, уходящего общественного строя.