Подонок, ты будешь думать, что меня больше нет...
Шрифт:
— Снимай, — приказал Медичи хриплым и пробирающим до мурашек голосом. В его тоне я услышала жесткость, которая не предвещала ничего хорошего.
— Что снимать? — я остановилась, не понимая, что от меня хотел Винченсо. Конечно, благодаря дождю, во дворе университета кроме нас больше никого не было, но я надеялась, что он не хотел, чтобы я тут начинала раздеваться. Иначе, несмотря на мое отстраненное состояние, я все равно попыталась бы впиться пальцами в его глаза.
— Толстовку. — рыкнул Медичи, поднося к губам тлеющую сигарету. —
— Я ее нашла на улице. Ее туда вынесло взрывом, — я сказала правду. Некоторые вещи мама потом собирала во дворе. Все, что осталось в квартире действительно сгорело. Да и эта толстовка не осталась полностью целой. Край рукава слегка подгорел. Я считала это незаметным и решила, что ее еще можно носить, но Медичи сразу заметил обгоревшую ткань и теперь сверлил ее взглядом. Черт, что-то мне все меньше нравились его глаза. С каждым мгновением в них начинало все отчетливее видно нечто нехорошее.
— Снимай толстовку — повторил он более грубо. Прозвучало, как последнее предупреждение, ведь уже сейчас я ощущала, что Медичи еле держал себя в руках.
Из ледяного холода и пустоты, он внезапно перешел к агрессии.
— Зачем?.. — я в защитном рефлексе скрестила руки на груди, ведь краем сознания уже стала понимать, что сейчас произойдет нечто плохое.
Медичи на мой вопрос ничего не ответил. Несколько долгих секунд он продолжал смотреть на мою кофту, особое внимание уделяя подгоревшему рукаву, а потом, совершенно неожиданно для меня, приблизился и сжал пальцами на краю толстовки, после чего рванул ее вверх, намереваясь снять с меня.
Это действие Медичи меня ошарашило, на мгновение выбивая почву из-под ног, но уже вскоре я начала вырываться, хотя любое мое сопротивление для него было незаметно. Парень был особенно грубым и меня не жалел. Об аккуратности вообще не могло быть и речи. Винченсо интересовала только эта чертова толстовка. а я будто бы являлась мусором. Кофту он снял, при этом порвав на мне майку.
В порыве сопротивления, я рухнула на ступеньки, не сумев удержаться на ногах.
Коленки пробило болью. Кожу на плече обожгло от того, что я ее сильно расцарапала и рот наполнился кровью. Я сильно прикусила язык и разбила губу. Но намного хуже было то. что у меня откололся кусочек бокового зуба и я острым краем буквально разорвала себе язык. Как же мне было больно.
Я попыталась встать, но тут же зашипела, ощущая, как хрустнула коленка, которой я ударилась о ступеньку.
— Больно… — сорвалось с моих губ. Хватаясь за перила, я попыталась сесть, переводя свой взгляд на Винченсо.
Сжимая в руке мою толстовку, он большим пальцем медленно водил по сгоревшей ткани. Услышав мой возглас, Медичи поднял глаза, в которых теперь виднелось нечто острое. Но режущее не меня, а его.
Винченсо поднес к губам сигарету и. сделав последнюю тягу, сказал:
— Как же мне хочется убить тебя, Фелиса, — после этих слов, он отшвырнул в меня тлеющую сигарету.
Немного
Когда я уже достала сигарету и отшвырнула ее в сторону, поняла, что Медичи больше не было рядом. Зато, я увидела как его машина, так же резко и агрессивно отъезжала от университета.
Я пыталась встать, но коленку пробивала невыносимая боль, из-за которой я хрипела, стонала и вновь падала на ступеньки. Кровь текла со рта, стекая на подбородок, а потом и на рванную майку, из-под которой теперь был виден лифчик.
Холод и невыносимая боль. Я ощущала себя разбитой и растоптанной. Никому не нужной, ведь даже те несколько студентов, которые прошли мимо, помогать мне не желали. Наоборот, они отворачивались так, словно меня вовсе не существовало.
Но, словно в защитном рефлексе, я отторгала жалость и моральную горечь. Все, что я ощущала сейчас, это невыносимую злость и жгучую ненависть к Медичи, которые достигли своего пика. Сейчас я желала ему смерти.
Раз за разом я пыталась встать на ноги, но, поняв, что пока что не могу этого сделать, несколько минут смиренно сидела. Вытирала кровь с лица тыльной стороной ладони и старалась привыкнуть к боли.
Ко мне все так же никто не подходил. Да и двор из-за ливня все еще был практически безлюдным. Лишь спустя минут пятнадцать, несмотря на то, что ступеньки были влажными, кто-то сел рядом со мной.
Сначала я ощутила, как мужская рука коснулась моих волос, которые на дожде начали крутиться, а потом я увидела во второй руке этого человека ту самую папку с результатами анализов и со справками от врачей. Только после этого я обернулась к тому, чью грубую ладонь все еще ощущала в своих волосах.
Конец первой части Ощутив, как от прикосновения грубой ладони к моим волосам по коже пробежались колючие мурашки, я тут же обернулась и посмотрела на того, кто сидел рядом со мной.
— И как же так получилось, что ты жива и теперь находишься тут вместо Фелисы? — в глазах Батисты, как всегда, не было ни одной эмоции. Полнейшая темнота и мрак.
Но я физически почувствовала, с каким тяжелым вниманием парень всматривался в мое лицо, продолжая пальцами сжимать мокрые пряди волос.
— ТЫ… — я запнулась. Батиста застал меня врасплох и первые несколько секунд я не знала, что сказать. Тем более, мне было тяжело думать от того, что нерв в сколотом зубе невыносимо сильно ныл, чуть ли не разрывая голову на части болезненными ощущениями.
Не получив ответа, Батиста склонился надо мной, так, что теперь наши лица разделяло лишь несколько сантиметров. От того, как парень всматривался мне в глаза, словно в этот момент намеревался поглотить душу, мне стало не по себе.
Вот же жуткий тип.