Подонок
Шрифт:
Мое единственное развлечение: окно. Солнце встает с другой стороны, так что зрелище рассвета не такое уж захватывающее, но все равно красивое. Нежные пастельные цвета, блестящая гладь воды. Льда с каждым днем все меньше: я впервые вижу такую стремительную весну.
А потом вдруг я вижу Тихомирова. Он выходит на пляж для зарядки. Тайком я наблюдаю, как ходят под кожей стальные мускулы, когда он отжимается, как напрягаются мышцы пресса. Затем он раздевается и вдруг заходит в ледяную воду. У меня внутри все сжимается: я даже не представляю,
Обтирается водой и быстро выходит. На коже блестят капельки влаги, и нельзя не признать, что внешне он очень и очень хорош. Интересно, что с его женой? А еще, кажется, у него был сын. Они уехали вместе с ним? Они знают, что он собрался меня похитить?
Андрей вдруг поднимает голову и смотрит прямо на меня. Я отскакиваю от окна, приземляюсь на больную ногу и тихонько скулю, прижимая ладони к пылающим румянцем щекам.
Возвращаюсь в постель и следующий час терзаюсь сомнениями: притвориться спящей или все же сделать попытку выпросить воды и мазь.
Дом большой, звукоизоляция в нем хорошая, поэтому я не слышу, что происходит внизу. Это не ветхое здание, это частный коттедж на личном кусочке северного моря. Неужели он принадлежит Андрею? Мне слабо в это верится. Если в это поверить, то исчезнет надежда, что кто-нибудь все же найдет меня прежде, чем Тихомиров решится на что-нибудь страшное.
Он приходит, когда становится совсем светло. Привычно не глядя на меня ставит на стол поднос с яичницей. Я с трудом прикусываю язык в последний момент, с губ уже срывается: "Опять яичница!".
– Подожди! – прошу, стараясь выглядеть спокойной. – Мне нужно воды. Я не могу пить из крана.
– Хорошо.
– И у меня очень болит нога.
– Твои проблемы. Не надо было устраивать истерику.
Каков наглец! А сам он, если бы какой-то мужик связал его и засунул в багажник, не устраивал бы истерики?
– Ну, пожалуйста, – прошу я. – Можно мне какую-нибудь мазь?
– Я подумаю.
Не то чтобы меня устраивает такой ответ, но большего не дано. Андрей уходит, а мы с яичницей остаемся наедине друг с другом. Я пытаюсь заставить себя поесть, но организм успокоился после стресса и реагирует на яйца привычным образом: легкой тошнотой. Знаю, что через несколько часов завтрак станет еще противнее, но голод почти не ощущается, и я тяну.
Сколько проходит времени, не знаю, но Андрей снова возвращается. На этот раз с литровой бутылкой воды. Ставит ее на стол и… забирает поднос с нетронутым завтраком.
– Эй! Я же не поела!
– Твои проблемы, – снова получаю ответ.
– А мазь?
Но дверь уже закрывается.
Ладно. Пусть будет вода, я не планировала худеть, но легкое голодание организму не повредит. И зарубка на будущее: есть предложенное сразу.
Господи, как же мне скучно и тоскливо! Минуты и часы тянутся бесконечно. Я брожу по комнате, игнорируя боль в ноге, делаю зарядку, немного сплю. Кажется, я в чистилище. Зуб даю, что там примерно так же уныло и тревожно. И не происходит
Правда, к вечеру Андрей возвращается. Когда я уже готова лезть на стенку от раздирающей изнутри скуки, он заходит в комнату, держа в руке какой-то синий тюбик. Мазь!
Я, наверное, должна рассыпаться в благодарностях, но, кажется, что меня кто-то проклял. И боги, хранящие заложниц, отвернулись от моего чердака. Потому что вместо "спасибо" я выдаю:
– Я хочу в душ.
– Ты своего уже лишилась. Перехочешь.
– Думаешь, тебе будет приятно, если заложница будет грязная? Со спутанными волосами?
– Мне будет плевать. Тебе нужна мазь или нет?
– Ну, пожалуйста, – сдаюсь. – Я больше не буду.
– Что не будешь?
– Убегать. Ломать. Пусти меня в душ, пожалуйста.
Во всех руководствах для оказавшихся в руках похитителей пишут совет: не смотрите им в глаза! Не наталкивайте их на мысль убить заложника, как ненужного свидетеля. Наверное, это не мой случай. Но об этом я не думаю, я просто смотрю на Андрея. На самом деле я вижу его второй раз в жизни, хоть и успела жизнь эту разрушить.
Он очень привлекателен. Светло-русые волосы, тонкие черты лица, очень выразительные глаза. Я не могу смотреть в них слишком долго, но до ужаса хочется заглянуть, узнать, что за маской, которую он надел. Что ждет меня и на что способен он.
– Хорошо. Пошли.
Еще одна маленькая победа. Не последняя, хочется верить.
***
Это сложнее, чем я думал. Причинить ей боль казалось таким естественным желанием все эти годы. Я не мог добраться ни до нее, ни до тех, кто действовал через нее, но с упоением ждал этого момента. А теперь приходится менять план прямо по ходу дела.
Сергеева должна была меня бояться. Томиться в неизвестности и не быть уверенной в том, доживет ли до утра. А вместо этого ее уже заботят душ и мазь для ушибленной ноги. И не удивительно, я ведь сам пообещал ее не трогать. Меня поразил испуганный взгляд, поразила мысль о том, чтобы и вправду ее мучить.
Я не хочу становиться настоящим насильником. Хотя меня все таковым и считают.
Мы идем до второй ванной комнаты с душевой кабиной. Есть еще одна на первом этаже, но там угловая здоровая ванна, а я не готов ждать, пока Сергеева вволю поплещется.
– У тебя десять минут, – говорю я, когда мы оказываемся внутри. – И если ты что-нибудь выкинешь или сломаешь, я запру тебя в чулане на сутки. Будешь спать стоя.
– Я ничего не сделаю.
Удивительно кроткая и послушная девочка. Будто и не она носилась вчера по территории, предварительно расхреначив половину ванной.
Сергеева вопросительно смотрит, и мне становится смешно.
– Что?
– Ты… выйдешь?
– Нет.
В ее глазах снова вспыхивает страх.
– Я уже однажды оставил тебя один на один с ванной комнатой, и что ты сделала? Нет уж, либо ты быстро моешься под моим наблюдением, либо мы возвращаемся в комнату.