Подорожники
Шрифт:
Пробурчало с потолка невнятно булькающее радио. Вякнул тепловоз, потянул за собой надоевшие ему вагоны, которые не хотели катиться дальше. Если бы сказала, чтобы остался, но она молчала, ожидая, что он скажет: «Поедем со мной». Она поехала. От мамы и подруг; отправилась за ним, но он не знал этого и молчал, боясь обидеть предложением, зная, что у неё есть свои обязанности и долг.
Ноги сами понесли его к поезду, потому что там было его, предписанное билетом, место, книга, к которой не привык за дорогу. Книга называлась строго и поучительно – «Этюды оптимизма».
…Не было у них ни времени, ни карандаша, чтобы записать
В ЗАЛЕ ОЖИДАНИЯ
Степан Никодимов оторвался от очереди у билетной кассы и пошел в зал ждать своего времени. Радостное настроение после приобретения билета стало истончаться и ему становилось скучно, как и всем другим пассажирам.
Миленькая девушка и мальчик вошли неторопливо в зал. Степану показалось, что он где-то видел их. Она села среди людей на одну из скамеек, а мальчик встал в её округлые незагорелые колени, подправил за брючный ремень белую рубашку и улыбнулся крохотной ласковой улыбкой. Девушка посмотрела на мальчика скучным и печальным лицом и глаза её оживились, наполняясь радостью.
Никодимов видел, что люди смотрят на них. Вероятно, они, как и Степан, вспомнили детей, жён или любимых, оставленных далеко и давно. Степану захотелось быть счастливым, но он не мог этого сделать, так как был один. Он не знал, что крупинка счастья уже вошла в него, но пока не ощущал её.
Степан всматривался в открытое овальное лицо девушки и думал свои небольшие клочковатые мысли. Заметил, что девушка не так уж и молода, как показалось сразу. Она могла быть сестрой мальчику, а может быть, и мамой. Но у неё ничего не было в руках – ни сумки, ни авоськи. А мамы всегда берут с собой в дорогу разные предметы дорожной необходимости. Женщина не разглядывала пассажиров, не смотрела в окна. Она сидела и смотрела полуприкрытыми глазами на спокойное лицо мальчика и молчала.
Степан отметил, что нос женщины привлекателен строгой прямотой, но немного великоват, потому что лицо было худым, а подбородок заострён. Плавные линии губ столь совершенны и приятны взгляду, что несоразмерность носа скрадывалась. Степан когда-то занимался рисованием, а поэтому знал, что если не уловить выражение губ, очертание глаз, портрет не получит сходства. В глазах и губах заложен характер. Вот только надо уметь поймать его и суметь нанести на холст или бумагу. Никодимов посчитал, что характер у незнакомки добрый, уравновешенный. Это он заключил из поведения мальчика. А тот не шалил, не влезал на фанерное сиденье, не крутил головой, строя гримасы. Одежда на нём чистая, выглядел опрятно и вполне празднично. Мальчику могло быть лет семь или восемь. Его чёрные брючки с настоящим ремнём могли вызвать зависть у сверстников. Никодимов никогда не носил в детстве таких брюк. Время было послевоенное. В школу бегал в сатиновых шароварах, сшитых бабушкой.
Мальчик зачарованно смотрел на мать, гладил её руку и улыбался. Его блестящие живые серые глаза были так радостны, что Никодимову стало немного завидно.
– Мамочка, нам нужно обедать, – по слогам проговорил мальчик, трогая пуговицу на самовязанной кофте. Женщина быстро делала жестами слова. Пальцы мальчика тоже «заговорили». Женщина встала и они ушли. Никодимову показалось, что у него что-то отняли, лишив крохотного подсмотренного счастья.
ОДНОФАМИЛЬНЫЕ
Аршиновы удивились пустоте вокзала. У касс неприлично свободно. Анатолий Фёдорович Аршинов взял паспорта, билеты, добыл мелочь из чёрного корытца…
– Дядя, дайте мне чуть-чуть денег. На хлеб. Папа убил маму. …Она продала его акции и купила пальто мне к школе. Теперь мы живём у тёти с братом. Она посылает нас просить деньги, потому что ей не приносят пенсии.
Аршинов взглянул в большие карие глаза девочки, и оторопел. Лицо – кукольно-красиво. Густые чёрные не детские брови, влажные алые пухлые губки… Ситцевое платье, вытянутая кофта…
– Ты ела сегодня? …Тогда пойдём.
Аршинов купил хлеба, булочек, килограмм колбасы. Девочка не удивлялась. Она даже взяла его за руку, подвела к лотку, на котором лежали диковинные фрукты. Анатолий Фёдорович складывал в пакет бананы, яблоки. Девочка взяла яблоко, потёрла о кофту…
– Мыть надо, – выбрала банан, принялась очищать. – Только вы не покупайте больше ничего. Я обманула вас. …Простите. Я всё наврала. Это мама меня посылает. Она,… – девочка вдруг разрыдалась.
– Аршиниха, опять побираешься? Вот скажу в школе, – кривляясь, говорила полная девочка с мороженным.
Анатолий Фёдорович, внимательно всмотрелся в лицо плачущей. Его сердце отчего-то сжалось.
– Ты Зоя Аршинова?
– …Мама все деньги пропивает. За садик платить нечем.
– Не плачь. Сколько тебе лет?
Одиннадцать лет назад был женат на симпатичной особе, которая собиралась стать матерью. Запрещал ей выпивать. Возвращаясь из рейса, разгонял застолья. Однажды обнаружил исчезновение лодочного мотора, ружья, сетей. Тоня не хотела лечиться, говоря, что пьёт, потому что пришли гости, может бросить в любое время. Не выгонять гостей? …Уехала тайком. Через пять лет прислала письмо, в котором просила оформить развод, так как нашла приличного человека. Аршинов переехал на Алтай к родителям. Женился на однокласснице. Знакомый, живший в Павлодаре, сказал, что видел Тоню с девочкой. Анатолий послал ей деньги, но перевод вернулся. И вот в Барнауле на автовокзале Аршинов встречает свою дочь, которая выросла, нуждается в помощи.
До отправления рейса оказалось много времени. Анна Андреевна восприняла известие спокойно.
– Тебе нужно узнать, как живёт твой ребёнок. Мы вполне можем помогать этой несчастной. Не уверена, что твой.
У трамвайной остановки Анна увидела магазин детской одежды и предложила купить костюм девочке. Зоя застеснялась, сказала, что у неё ещё новая школьная форма, а лучше младшему Толику купить что-нибудь, потому что он ходит в садик в старье, которое дала соседка.
– Как звать твою маму? – спросила Анна, когда вошли в подъезд.