Подорожный страж
Шрифт:
Он провёл Стёпку в обход корчмы, через скотный двор, через сараи, потом через крытое крыльцо заднего хода, в небольшую прихожую, заставленную корзинами и чугунками. За приоткрытой дверью Стёпка увидел стоящего у широкого стола пожилого грузного вурдалака с обритой наголо головой. Вурдалак резал сало большим ножом, рассказывал что-то весёлое двум дородным вурдалачкам и сам заразительно хохотал, показывая ослепительно белые клыки.
Мальчишка подскочил к нему, горячо зашептал на ухо. Вурдалак выслушал, кивнул, оглянулся на Стёпку, шагнул в прихожую, вытирая руки большим полотенцем. Он был большой и добродушный, как медведь, и
— Я с дядькой Неусвистайло ехал… — Зашурыга кивнул, признавая, что знает такого, и Стёпка с облегчением продолжил. — Мы кое-кого на Бучиловом хуторе встретили, и нам с ним пришлось порознь добираться. Ну, так получилось… Я… Мы напрямик пошли, через сопки. Дядько сказал, что вы поможете, если что. Он ещё сюда не приезжал?
— Нет.
— А Сушиболото с сыновьями?
— Те были. Вчера вечером заглядывали, тоже спрашивали Неусвистайло. Маги опять же давеча шастали. Эти… в тёмных плащах.
Вурдалак окинул его внимательным взглядом, спросил, помедлив:
— А не тебя ли?..
— Меня, — признался Стёпка. — Мы из-за них и разошлись. Дядько дорогой поехал, а меня лесом отправил и велел здесь дожидаться. Но если что… Я… Я могу заплатить.
— Раз велел, значит, дождёшься. И деньги твои мне не надобны. У нас с Неусвистайло свои счёты.
Он оглянулся, гулко крикнул:
— Застуда, подь мигом сюды! Проводи мальца… в летник над баней. Устрой его там, да накорми опосля. Он у нас ночевать будет. Да чтобы весичи его не приметили.
Застуда ґ молодая вурдалачка, смешливая, круглолицая, русоволосая, с длинной косой — провела его через задний двор. Там стояли длинные столы под навесом, сидели мужики попроще, тайгари, гоблины и вурдалаки. Ели, балагурили, громко смеялись, о чём-то азартно спорили. На Стёпку никто внимания не обратил.
Они поднялись по маленькой лесенке на чердак над баней. На полу у окна было раскидано свежее сено, стояли растоптанные чуни, висели на верёвках под крышей высохшие берёзовые веники. От обмазанной глиной трубы струился сухой жар.
— Здесь наши мальцы летом спят, — пояснила Застуда. — Скидывай свой мешок. Внизу в бане в кадке горячая вода стоит, сполоснись с дороги, а то пахнет от тебя.
— Чем? ґ чуть не обиделся Стёпка.
— Нежитью несёт. Ты в тайге не с мертвяками ли хороводил?
— И не только с мертвяками, — сказал Стёпка. — Неужели пахнет?
— Ещё как, мы такой дух завсегда чуем.
Ага, чуют они. Родственники ведь, наверное, с мертвяками, вот и чуют. Сам Стёпка ничего не чуял, кроме витающего над всей корчмой аромата жареного мяса и сводящего с ума запаха свежеиспечённого хлеба. Он даже не подозревал, что настолько проголодался. В пещере все мысли о еде начисто вышибло, да и потом совсем не до того было. А теперь, когда страсти и переживания
— Одёжку тоже скинь, застирать её надо, — скомандовала Застуда. — А я тебе чистое на лавке внизу оставлю.
Вурдалачка крутнулась, взметнув вышитым подолом сарафана, поправила набитый сеном тюфяк, ещё раз осмотрела Стёпку с ног до головы, хмыкнула насмешливо и ускакала вниз по лестнице.
Стёпка скинул котомку, снял рубашку, помялся, покряхтел, потом снял с шеи тяжёлый амулет и ничего при этом не ощутил — страж даже не трепыхнулся. Вся грудь у Стёпки была исцарапана так, словно он взбесившуюся кошку за пазухой пытался удержать. Одни царапины уже зажили, а другие были совсем свежие. Кровь мою, гад, пил, и за мной же шпионил. Ну и лежи теперь в котомке, подгляд вражий, не достанется тебе больше кровушки молодецкой. Прав был Смакла, что не доверял тебе. А я, дурак, ему не верил. Спорил ещё зачем-то.
Он взял собой мыло, полотенце и спустился вниз. Скинул одежду, умылся как сумел, неловко поливая себя тёплой водой из большой бадьи, потом, вспомнив слова вурдалачки о запахе мертвечины, хорошенько намылил голову. Непривычно пахнущее грубоватое местное мыло сильно щипало глаза и царапало кожу. И очень плохо смывалось. Когда он уже вытерся и влез в разложенную на лавке слегка великоватую и непривычную одежду с чужого плеча, постучала Застуда, спросила из-за двери:
— Управился ли?
Стёпка влез в кроссовки, вышел на крыльцо, неловко заправляя широкую рубаху. Вурдалачка повела носом, ничего не учуяла и, вроде бы, осталась довольна, но затем опустила взгляд и нахмурилась:
— Сапоги свои почто не скинул?
— Я босиком не привык.
— Ишь какой… — фыркнула она. — Из бояричей разве? А по обличью и не похож.
— А сама? — Стёпка показал на изящные кожаные полусапожки с травяным узором по обрезу, виднеющиеся из-под просторной юбки. — Тоже не босая бегаешь.
— Я девушка. Мне ноги колоть да марать зазорно. Замуж не возьмут, — захохотала она.
— А мне, значит, и с грязными ногами ходить можно, да? — буркнул Стёпка, подтягивая спадающие штаны.
— Тебе о невестах рано думать. Мал ещё. Снедать будешь?
— Чего?
— Голодный, говорю? Щей горячих хочешь?
— Очень.
Под навесом, на широком, до янтарной прозрачности выскобленном деревянном столе уже дымился чугунок с горячими наваристыми щами, лежал в глиняной тарелке большой кусок мяса, ласкала взгляд щедрая краюха ржаного хлеба. Стёпка сидел в стороне от шумных гоблинов и уминал вкуснятину за обе щеки. Жизнь потихоньку налаживалась. Он даже почти поверил, что и со Смаклой всё тоже обойдётся как нельзя лучше. Отыщет он младшего слугу и спасёт. А как же иначе?
Застуда никуда не ушла, сидела рядом. В рот, правда, не заглядывала, но болтала без умолку. Очень говорливая оказалась вурдалачка. И хотя Степан на все вопросы пока мог отвечать только утвердительным мычанием или отрицательным мотанием головы, она не унималась. Особенно её интересовало, почему ничем не примечательным отрок прячется от весичей и с какого перепугу маги-дознаватели хотят его изловить.
— Весичи в Проторе уже две седьмицы стоят, а никого ещё не ловили и не искали. Тихо себя ведут, уважительно. А ты и появиться у нас ещё не успел, а они уже про тебя батюшку пытали. Почто?