Подозреваемые
Шрифт:
— Из-за параграфа 700.50 уголовного законодательства. Когда истекает срок прослушивания, полагается уведомить абонента о том, что оно велось. Следствие может продлиться больше двух месяцев, а я не хочу, чтобы они узнали, что их подозревают.
— Вам понадобятся еще люди, — сказал комиссар. — Я дам вам в помощь несколько человек из особого отдела.
— Если можно, я не буду их брать. Я уверен, что их участие ничем не поможет следствию.
— Почему? — растерялся комиссар.
Скэнлон объяснил:
— Потому, что в особом отделе сидят льстивые и лживые дураки,
Рассерженный комиссар уже раскрыл рот, чтобы дать Скэнлону выволочку, но тут голос подал Герман Германец:
— Комиссар, может быть, неблагоразумно втягивать в это дело особый отдел, тем более сейчас?
— А почему нет, черт побери?
— Потому, что, если мы сумеем расследовать это дело, вы будете отмечены как непосредственный координатор служебного расследования, давшего возможность произвести аресты, а это поможет нам смягчить последствия неизбежной в таком деле нежелательной огласки. Но этого удастся добиться, только если вы сами возглавите следствие по делу.
Комиссар с досадой проговорил:
— Начальник особого отдела докладывает непосредственно мне.
— Я знаю об этом, — сказал инспектор. — Но я также знаю, что прокурор имеет своих шпионов в особом отделе, которые докладывают непосредственно ему. И по указке прислужников он сможет перехватить дело Галлахера — Циммерман, как только появятся малейшие намеки на подкуп полиции. — Его глубоко посаженные глаза сверкнули. — Так зачем сообщать ему? Если он уцепится за это дело, то начнет муссировать его, чтобы продвинуться в ряды властей предержащих. И тогда мы окажемся на виду, не сможем следить за тем, что происходит, и, что куда хуже, не сумеем уберечь собственные задницы.
— Прокурору можно сообщить позже, — добавил Скэнлон, лукаво улыбаясь. — Особенно если расследование стоит на месте. Просто передайте ему эстафету и отступитесь.
Комиссар полиции пристально смотрел на черный письменный прибор из оникса на своем столе, украшенный изображением полицейских значков разного достоинства — от патрульного до комиссара. Ему преподнесли этот прибор на банкете латиноамериканской ассоциации по случаю выборов «Человека года» за 1983 год.
Скэнлон заметил печаль в глазах комиссара и догадался, о чем тот думает. Пройдя долгий и трудный путь от патрульного на улице до четырнадцатого этажа, он слишком засиделся на Службе, совершив очень распространенную ошибку. Он хотел уйти в отставку, но так, чтобы получить пенсию комиссара полиции. Еще один скандал, и мэр, вероятно, потребует его досрочной отставки. Ему надо продержаться еще пять долгих месяцев, полных всяческих опасностей.
Гомес посмотрел на Скэнлона, взглянул ему в глаза и почувствовал, что тот прочел его мысли.
— Где вы раздобудете людей для этой работы, лейтенант?
— Я возьму несколько детективов у лейтенанта Фейбла из Девятнадцатого участка. Это будет совместное расследование, координируемое лично комиссаром полиции, — сказал Скэнлон.
На миловидном лице комиссара появилась кривая улыбка.
—
— Трудно выжить в этом мире, шеф, — ответил Скэнлон.
— И не говорите, — согласился Гомес. — Но давайте не отклоняться от темы. Пусть кто-нибудь расскажет мне, как мы скроем это дело от начальника следственного управления.
— Я думаю, что теперь это невозможно, — сказал Скэнлон.
— Голдберга придется подключить к расследованию, — сказал комиссар. — Но это уже моя забота.
Скэнлон и Герман Германец вышли на ярко освещенную солнцем улицу и двинулись вдоль аркады, соединявшей управление полицией с площадью Полис-Плаза.
Скэнлон повернул направо и уселся на один из бетонных блоков. Герман Германец присел рядом.
— Непонятно, для чего комиссар задержал Маккензи? — спросил инспектор.
— Я полагаю, что он хотел обсудить, как бы половчее подключить к делу начальника следственного управления, — ответил Скэнлон.
— Ловкого способа уже нет. Слишком много произошло.
— Бобби что-нибудь придумает. Ему это всегда удается.
Скэнлон поднял глаза на клен, на котором набухли почки.
Герман Германец взглянул на Скэнлона.
— Спасибо, что так представил мою роль в этом расследовании. Ты, наверное, спас мою карьеру.
— Когда вы позволили мне взять данные картотеки по Галлахеру, я обещал, что помогу вам, если представится возможность.
Инспектор горько улыбнулся и сказал:
— На Службе многие горазды обещать, но не держат слова.
Они сидели и молча смотрели на прохожих; полицейские сновали вокруг здания, гражданские служащие шли на перерыв в кафе. Доносилась скрипичная музыка. Замечая знакомых, Скэнлон и Герман приветствовали их взмахом руки и вопросом: «Как дела?» Потом инспектор подался вперед и зажал коленями свои громадные ручищи.
— Маккензи, может, и прав, а ты можешь ошибаться. Все, что у тебя есть, — это мотив, сходство фоторобота, несколько скорлупок от орешков и не принимаемые в качестве доказательства свидетельства, полученные под гипнозом.
— Мне больно осознавать это, — сказал Скэнлон, махнув рукой очередному знакомцу.
Он вынул «Де Нобили» и закурил.
— Но это ниточка, за которую стоит ухватиться.
— Ну что ж, наверное, ты прав.
— Харрис сказал мне, что он допросил всех из отряда Галлахера. Теперь мне самому придется проводить их опрос.
— Если ты начнешь спрашивать этих легавых, то Харрис наверняка узнает.
— Да, но мне не остается ничего другого.
— Может быть, тебе не следует говорить со всеми. Быть может, в отряде есть один-два парня, с которыми Галлахер был близок. Может быть… — Он щелкнул пальцами. — Его шофер!
— Черт! Как это я о нем не подумал. Конечно, Галлахер ездил в «Санторини-дайнер» с одним и тем же человеком. Это наверняка был его шофер.
К начальникам в нью-йоркской полиции прикрепляют полицейских, которые во время дежурств возят их. Каждый руководитель выбирает себе водителя сам. Шоферы должны обладать двумя ценными качествами: короткой памятью и коротким языком.