Подозреваются в убийстве
Шрифт:
– А может, мне не стоит записывать в протокол ваш ответ? Может, вы подумаете?
– Что тут думать? Поднимите командировочное удостоверение, там проставлена дата убытия.
– Вы нас явно недооцениваете, Демьян Федорович. Не нужно козырять датой, которую вам проставили в первый день приезда по месту командировки.
– Пусть так, но я и впрямь возвратился домой в субботу. Спросите у жены, у соседей, наконец.
– Уже спросили. Вот показания таксиста Катаргина, который вез вас от железнодорожного
– Ну и что? Предположим, он прав. В конце концов у меня могут быть личные мотивы, о которых мне бы не хотелось распространяться.
– Так предположим, или вы появились в городе вечером четырнадцатого?
– Да, вечером четырнадцатого.
– И где же вы пропадали до субботы?
– Не хотелось говорить, но придется… Надеюсь, все то, о чем я расскажу, не дойдет до ушей моей супруги?
– Мы не вправе разглашать показания свидетелей так же, как и остальные материалы следствия.
– Я взял свою машину и уехал за город, в поселок… – Осташный назвал адрес. – Там у меня есть… знакомая женщина. У нее и пробыл до субботы. Вот и все.
– В котором часу вы выехали из гаража?
– Точно не помню… Кажется, в двенадцать, может, в половине первого – пока заправился, то, се…
– Запишем… Демьян Федорович, как давно вы не были у Басаргиной?
– Если не ошибаюсь, года два с лишним… Осташный закурил снова. Его глаза превратились в щелки; он неотрывно следил за пером, которое бегало по бумаге почти без остановок.
– Тогда объясните мне, каким образом в квартире Басаргиной могли очутиться свежие отпечатки ваших пальцев?
Осташный бесцельно зашарил руками по столу, словно пытаясь что-то разыскать и, склонив голову, обмяк…
Наскоро перекусив в пельменной, Калашников поехал на центральный аптечный склад, чтобы проверить некоторые свои соображения. Старый троллейбус кряхтел, скрипел, дрожал, словно в лихорадке, но Калашников, примостившись на заднем сиденьи, не замечал этих неудобств. Он сосредоточенно думал; и вовсе не о том деле, которое его заставило сейчас трястись на другой конец города. Он думал о Юлии Хорунжей.
Аркадия Хорунжего, видимо, не удовлетворили объяснения жены по поводу мотива появления в квартире Калашникова. Правда, виду он не подал, любезно и настойчиво предлагал разделить с ним трапезу или выпить кофе. Но распрощались они холодно – оба не могли скрыть острую неприязнь, которая нередко возникает между антиподами беспричинно и неожиданно.
Юлия позвонила перед обедом следующего дня. Она была возбуждена и просила о встрече. Договорились встретиться в небольшом уютном кафе на Пролетарской.
Когда Калашников вошел в полупустой обеденный зал кафе, Юлия уже была там – сидела в дальнем углу и допивала вторую чашку кофе.
– Что
– Очень хотела тебя видеть… – взгляд Юлии был печален, под глазами залегли темные тени. – Ты… не рад? Прости.
– Нет, почему же, рад. Честное слово! Просто не ожидал…
– Я выгнала его. И на этот раз бесповоротно, – Хорунжая сбросила на спинку кресла легкую ажурную шаль, прикрывающую плечи, и положила обе руки на стол. – Посмотри…
Выше локтей отчетливо просматривались темные пятна.
– Он добивался правды, и я… я ему рассказала. Все рассказала! Он ушел. Ему есть куда, я знаю… Я не могу его больше видеть, не хочу! – Юлию бил мелкий озноб.
– Ну успокойся, успокойся… – обнял ее за плечи Калашников. – Все образуется…
Хорунжая склонила ему голову на плечо и беззвучно заплакала.
Калашников проводил ее до скверика. Шли молча, каждый со своими мыслями. Изредка Юлия бросала в его сторону короткие вопрошающие взгляды, на которые он отвечал мягкой, ободряющей улыбкой.
У скверика-остановились.
– Ты так и не спросил, почему я… после всего того, что было между нами… не вышла за тебя замуж… – на щеках Юлии выступил лихорадочный румянец.
– Стоит ли? Теперь, когда былого уже не вернешь…
– Былого не вернешь… – как эхо повторила Юлия. – Во всем виновата я и больше никто! Уехала, сбежала…
– Мне было нелегко… – Калашников с трудом проглотил подступившийся к горлу комок. – Зимнюю сессию тогда я завалил… Едва не отчислили… Я тебя разыскивал…
– Знаю… – горькая ирония зазвучала в голосе Хорунжей. – А я тем временем искала рыцаря достойного… Нашла… Господи, какая я была дура!
– Не нужно… так… Хватит воспоминаний. К тому же я не уверен, что за эти годы мы намного поумнели. Юлия не ответила, только прикусила нижнюю губу.
– Пора мне… – Калашникову вдруг захотелось уйти немедленно, чтобы побыть одному.
– Вить… – Хорунжая взяла его за руку. – Я давно хотела сказать… – и умолкла, опустив глаза.
– Что? – Калашников почувствовал, как горячая волна хлынула в голову.
– Вить, я… – Хорунжая вдруг закрыла лицо руками. – Нет, нет, нет! Прости…
И быстро застучала каблучками по мостовой – шла, склонив безнадежно голову, не глядя по сторонам, судорожно сжимая побелевшими руками концы шали.
11
Капитан Чокин в хорошем настроении. Пока Калашников что-то торопливо пишет, он, легко и мягко ступая, снует по кабинету, мурлыча под нос очередной шлягер сезона.
– Чему радуешься? – мельком взглянув на него, спросил Калашников. – Никак в "Спортлото" выиграл?