Подполье на передовой
Шрифт:
"Праздник" можно обставить на славу. И дать ему кодовое название "Бал". Это дело придется поручить кому-то из "краснопогонников", мысленно рассуждал Островерхов. Кстати, им же надо будет вывести людей в лес, а то здесь надолго не схоронишься. Не годится так, Степан Григорьевич. В своем городе ты не можешь людей спрятать. Постой, постой, как это учил нас комиссар в 1919 году? "Хочешь, чтобы не нашли, - прячь на виду". Погоди, тут надо подумать. А почему бы и не на виду? Пойду за советом к подпольщику Филиппу Петровичу Строганову, по кличке "Шустов", квартира его была строго засекреченной явкой.
Филипп Петрович Строганов в первые же дни войны
– Решил остаться в городе, - сказал он Степану.
– Я тоже.
Условились встретиться. Степан сам нашел Филиппа Петровича. Долго они беседовали тогда. Островерхов посоветовал Строганову устроиться па работу в баню. Немецким языком, мол, немножко владеешь. Надо собирать сведения. Вначале Строганов работал в солдатском отделении немецкой бани, а потом "за прилежание, усердие и исполнительность" его повысили в должности, сделав старшим банщиком, и перевели в офицерское отделение. Много интересных сведений сообщил этот подпольщик.
Степан уточнил у Строганова ранее полученные разведданные, сделал в маленьком своем блокноте пометки шифром. Потом встал, прошелся по комнате и сказал:
– Вот что, дорогой хозяин. Спасибо за гостеприимство, но оставить тебя в покое пока не могу. Придется заночевать у тебя. Не возражаешь?
Вместе с хозяином соорудили немудреную постель. Степан Григорьевич быстро разделся и лег, накрывшись полушубком. Слышно было, как укладывался спать и хозяин дома.
– Слушай, Петрович!
– обратился к нему Островерхов.
– Какие там новые акции проводят городские власти? Никаких организаций не создают?
– Как же, как же, Степан Григорьевич, - охотно откликнулся Строганов.
– Очень даже создают. То есть, очень стараются. Во-первых, ВИКДО.
– Это что за штука?
– А штука вот какая, - продолжал Филипп Петрович.
– До этого немцы грабили город неорганизованно, бессистемно, значит. А теперь задумали привести все в систему. Набирают, значит, рабочих через биржу труда, дают им транспорт и сопровождающих из зондеркоманды и полицаев и отправляют в город: действуйте, молодцы-разбойники! А там, понимаешь, тоже все подсистеме: расклеили на домах приказы о том, что улица объявляется запретной зоной, поэтому жители должны покинуть ее в течение часа. Взять с собой можно только то, что в руках унесёшь. Остальное объявляется собственностью рейха и подлежит безоговорочной реквизиции. Ну, в конце обычная приписка: за невыполнение - расстрел.
Организация ВИКДО оставила кошмарный след в памяти новороссийцев. В Краснодарском крайгосархиве имеется свидетельство жителя города Новороссийска Баранова П. И., проживающего по улице Советов, 35. Он вспоминает: "В феврале 1943 года германским командованием была создана немецкая организация ВИКДО, которая узаконила грабеж государственных предприятий и личного имущества граждан. Возглавлял ВИКДО капитан немецкой гвардии Штраух, а после него - обер-лейтенант Мюллер. И ВИКДО через немецкую биржу труда набрало до 250 рабочих, которые по указанию Штрауха и Мюллера производили изъятие имущества у граждан и оборудования с государственных предприятий. Все награбленное свозили в новое помещение госбанка, оттуда затем отправляли в Германию.
Для осуществления беспрепятственного грабежа германское командование в широких масштабах практиковало организацию так называемых
Степан Григорьевич задумался. Все труднее и труднее работать. Все ожесточеннее становится враг, изощряясь в своих злодеяниях.
– Детально продумали систему грабежа, - зло сказал Степан.
– Ага, очень четко разработано. Вот, значит, стервятники - врываются в зону и начинают громить и грабить квартиры. Нагрузили машины - докладывают начальству, - а командует мародерами немецкий офицер Штраух, - докладывают, значит: извольте осмотреть добычу, Ну, тот выберет, что получше, лично для себя, а остальное отправляют в гестапо. Оттуда ночью на автофургонах трофеи отправляют прямиком в Германию.
– А не послать бы нам туда своих людей, - сказал Островерхов.
– Раз уж грабеж предотвратить не можем, значит, надо хоть часть украденного возвращать нашим людям. А? Как ты думаешь, Петрович?
– Оно, конечно, так. Только что мы можем сделать?
– Можем! Пойдут туда работать наши люди и будем кое-что сгружать не в гестапо, а в наши склады - найдем куда.
– Так охрана ж...
– Будет и охрана. Зря, что ли, наши люди пошли в полицию?
– А что? Это бы здорово!
– Сделаем, Петрович, - решительно сказал Островерхов.
– Точка. А теперь давай поспим.
Степан Григорьевич долго не мог заснуть. Никак сон не шел. "Надо искать, - думал он, - искать пути легализации подполья. Что же использовать?.. Может, общину? Да такую, чтобы и нам удобно было, и немцам невдомек. А выходить надо, ох, как надо. Особенно с молодежью. Того и гляди, схватят кого-нибудь и отправят в Германию". Мучительно думал Островерхов о том, как предостеречь людей от угона в Германию? Конечно, помогают справки, которые выдает врач Петрова. Но нельзя и ее ставить под удар. Могут заметить, что Петрова очень уж многих освобождает от работ по болезни.
Да, что там Борис с Виктором Слезаком мудрят? Кажется, у них выходит с подделкой документов. Попробуем снабдить людей надежными документами... Борька, Борька. Не по годам серьезен. Война научила многому. Надо бы ему поручить ребят. Нет, слишком горяч. Сам нуждается в контроле. Скорей всего это дело придется возложить на Азу. Правда, она и так загружена листовками и приемами радиосводок...
Островерхов осторожно встал с постели, прошлепал босыми ногами к окну, отодвинул плотную шаль, которой было занавешено окно, посмотрел во тьму. Над цементными заводами изредка взлетали ракеты, казалось, где-то поблизости бухают пушки, трещат пулеметы. Рядом, совсем рядом. Подполье на передовой. Такого Степан Григорьевич не припомнит из времен гражданской. Может быть, потому и трудно так наладить работу? Старый опыт трудно приложить к новым условиям. А впрочем, многое из него может пригодиться, Островерхов отошел от окна и лег. Надо было хоть часик-другой уснуть. Завтра день трудный.