Подполье на передовой
Шрифт:
– Зачем ты так, папа...
– Может, я не сказал бы тебе этих горьких слов, если бы речь шла только о моей жизни. Понимаешь ты это? Не о себе забочусь. Об общем деле. Запомни: драться с умом надо. Перед нами опытный враг. Опытный, умелый и беспощадный. А тебе, Борис, никто из наших людей не вверял свою жизнь и не поручал так необдуманно и глупо рисковать ею. Я давно хотел поговорить с тобой, да все времени не было. Мне Аза намекала...
– А что Аза? По ней, так мне и на улицу нельзя выйти. Я ж не девчонка...
– Погоди. Что-то у нас не получается разговор. Вижу: ты так и не понял меня. Плохо, брат, выходит.
Островерхов
– Слушай меня внимательно, сын, - Островерхов резко обернулся к Борису.
Борис, словно подброшенный пружиной, судорожно сглотнул подкативший к горлу ком.
– Сегодня вечером на заседании штаба примешь присягу, дашь партизанскую клятву и получишь личное боевое задание. Но сразу предупреждаю: дисциплина - первый наш закон. Ни одного случая своеволия не допущу, на поблажку не надейся. Дисциплина, сынок, самая большая храбрость. И с этого давай-ка начнем.
– Есть, с этого начинать, - звонко выкрикнул Борис, и отец не выдержал, засмеялся и крепко обнял сына.
Вечером Островерхов побеседовал еще с шестью комсомольцами, и каждый из них получил свое боевое задание. Володя Ерохин, устроенный на работу в полицию, должен был добывать продукты, медикаменты, табак, одежду, оружие и сообщать подпольщикам ночные пароли. Четырнадцатилетний Петя Растригин с первых дней оккупации стал верным помощником и неразлучным спутником своей матери Татьяны Федоровны, которой была поручена трудная задача: поддерживать постоянную связь подполья с партизанами А. А. Егорова. Поэтому Петю так и закрепили связным. Связными подпольщиков стали Нина, Зина, Толя Студеникины. Островерхов считал хорошо налаженную сеть связных одним из важнейших условий успешной деятельности организации и поэтому постоянно заботился о расширении и укреплении этой сети, тщательно отбирал для этой цели людей, лично инструктировал их, постоянно выслушивал их доклады и в то же время принимал все возможные в тех условиях меры, чтобы каждый связной знал только свои объекты связи и никоим образом не расширял сферу своих знакомств с другими членами организации и с другими связными.
Борису не пришлось больше пробираться на минные поля и устанавливать световую связь с противоположным берегом бухты. Он стал "паспортистом". Ему поручили подделку документов, позволявшую прибавлять или убавлять возраст тех, кого наметили к отправке в Германию или на строительство оборонительных сооружений. По молодости и горячности парень чуть было не обиделся за то, что вместо отчаянно опасных и дерзких диверсий его посадили за эту неинтересную, тихую и однообразную работу. Но Виктор Слезак как-то хитровато подмигнул ему, многозначительно произнес:
– Тут, брат, дело такое: каждая буква кровью пахнет. Да что там
Позже, гораздо позже, когда только через его руки прошло сто шестьдесят паспортов, Борис понял, как нужна была его "скучная" работа, скольких людей она спасла от фашистской каторги. Но это пришло позднее, а пока что Борис, вспомнив, что договорились начинать с дисциплины, тяжело вздохнул и принялся за дело, хотя в душе не переставал завидовать своим друзьям, получившим задание вести разведку. Тем более, что по озабоченному виду отца, по какой-то особой приподнятости в настроении всех приходивших по разным "просительским" делам в контору сельскохозяйственной общины, чувствовал: подпольщики чего-то ждут, к чему-то готовятся.
Как-то вечером в конце января к Борису забежал Петя Растригин, заглянул через плечо Бориса в справку, над которой тот колдовал, и неожиданно выпалил:
– Брось ты, Борька, эту канцелярщину. Кому она теперь нужна?
Ясно, Петю, что называется, распирало от какой-то тайны, и тот никак не решится выложить ее сам, вот так сразу, ни с того ни с сего. Ему стало немножко не по себе. Он уже собрался было прямо спросить Петю, что тот знает. Но сдержал себя, поскольку твердо решил воспитать в себе выдержку.
Подавив искушение, Борис нарочито равнодушно пробурчал:
– Ничего, Петь, пригодятся мои справочки. Не зря ж за ними идут люди.
Петя не выдержал:
– Ты знаешь, что на фронте делается?
– И словно боясь, что Борис ответит "знаю", заспешил: - Мы только что с мамкой от Егорова. Листовки принесли и еще что-то. Но главное - последние известия! Наши наступают всюду. Уже в двенадцати километрах от Краснодара бои идут! Понял? Скоро и тут ударят. Егоров так и сказал: передайте, говорит, Степану, что скоро и у вас фашистам жарко станет. Так и сказал: скоро! Понял?
Борис постарался как можно спокойнее ответить:
– Скоро, значит, скоро. Только я не пойму, зачем ты мне это рассказываешь? Не мне же Егоров приказывал передать эти слова?
– Да ну тебя, Борька, - обиделся Петя, - Я тебе как другу, по секрету, а ты сразу: зачем, почему? Что я, на улице болтаю, первому встречному, что ли?
– Не на улице, а все-таки, - упрямо бубнил Борис, хотя самого подмывало засыпать дружка вопросами.
Петя махнул рукой и с обидой сказал:
– Да ну тебя!
И не успел Борис оглянуться, как он хлопнул дверью.
Десант
События назревали действительно серьезные. Про- валивалась тщательно задуманная немецкой армией операция "Эдельвейс" (кодовое название плана захвата Кавказа).
Сокрушительный разгром немцев под Сталинградом и на Среднем Дону, провал контрнаступления группы Манштейна и стремительное продвижение советских войск к Ростову поставило немецкую группу войск, действующую на Кавказе, под угрозу отсечения от основных сил и полного окружения. Гитлеровское командование отдало приказ об отводе войск на новые оборонительные позиции. Уже в конце декабря оккупанты приступили к варварскому разрушению городов и станиц. Над Кубанью грохотали взрывы, в их пламени гибли школы, больницы, дворцы культуры, производственные и административные здания. По плану генерала Цейцлера кубанская земля превращалась в выжженную пустыню.