Подполье на передовой
Шрифт:
– Коваль, ваш бродь!
– Хм. Мастеровая фамилия. Ну, а настоящая?
– Кузьма Федорович Коваль, ваш бродь.
– Это я уже слышал. Называйте настоящую фа- милию.
– То есть, как на духу, господин начальник! Коваль. А больше и не знаю, чего вы хотите.
– Товарищ Николай, напомните Ковалю его фамилию.
В полутьме комнаты кто-то зашевелился, и ломающийся юношеский басок деловито сообщил:
– Рындин Андрей Власович, 1890 года рождения, бывший агент царской охранки, затем сотрудник деникинской контрразведки в Туапсе
"Так-так, - подтверждал про себя Коваль.
– Все верно. Все это я в автобиографии писал в полиции. Значит, проверочка. Шалите, господа! Не на того напали!"
– Был активным саботажником в годы коллективизации.
"Чего-чего? Что это они? Этого я не писал...
– лихорадочно соображал Коваль.
– Неужели сами раскопали?"
– В 1932 году за хищение зерна был осужден...
– Позвольте, - не сдержался Коваль, - тут ошибка. Не за хищение зерна, а за антисоветскую агитацию и подрыв колхоза...
– Не перебивайте. Надо было самому сразу рассказать. Продолжайте, товарищ Ни- колай.
– В 1937 году, после амнистии, работал почтальоном, ограбил почту и был осужден...
– Хватит, начальник!
– захрипел Коваль-Рындин.
– Ты мне липу не пришивай. Я - политический. И нечего мне уголовщину клеить.
– Тогда рассказывайте сами.
– А чего рассказывать? Там все написано.
– Где - там?
– Ну где? В моем деле! Вы ж по нем все читаете. Только насчет коллективизации напутали.
– Вы за кого нас принимаете?
– вдруг весело спросил начальник.
– Не надо, господин начальник, - пренебрежительно бросил агент.
– Не надо. Я же все понимаю и не клюну на розыгрыш. Меня не надо проверять. Это детская игра по сравнению с тем, что я прошел на службе царю и в контрразведке генерала Деникина. Детская забава, смею вам доложить. Не тратьте время, господа.
Коваль-Рындин развязно шагнул к столу, взялся за спинку стоявшего там стула и попытался сесть. И вдруг почувствовал, как ему под ребра с обеих сторон больно и жестко уперлись стволы автоматов. Один из конвойных тихо, но внятно скомандовал: "На место, быстро!" Коваль испуганно отпрянул в угол, забегал глазами по комнате.
– Да вы что? Ну, побаловались - и хватит...
– Вот именно: побаловались - и хватит. Рассказывайте, какое сегодня получили задание? О чем беседовали с начальником политического сыска? Зачем посещали камеру предварительного следствия? Кого там видели? Что вам сообщил Саркисов? Все-все рассказывайте. Вы находитесь в штабе подполья. Вас судит революционный трибунал. Вы понесете наказание как изменник Родины. Ясно? А теперь отвечайте и не валяйте дурака! Итак, задание Сперанского?..
– Дайте попить, - угрюмо попросил Коваль.
Ему поднесли кружку с водой, и он жадно, стуча зубами, пил и пил. Затем вытерся рукавом.
– Один черт конец, - буркнул он.
– Пиши, начальник. Фамилию знаешь. Служу агентом в полиции. Сегодня получил
– Кто такой "поп"? Как он выглядит?
– быстро спросил усатый.
– А черт его знает, кто он такой. Агент номер пять. А выглядит... Выглядит шикарно: его Саркисов сделал как картинку. Морда разбита, глаза запухли. Седой. Лет под шестьдесят. Толстый. На днях должен выйти на волю, зайдет в "кабаре".
– А почему он был у Саркисова?
– Ну, обычное дело, - криво усмехнулся Коваль.
– Проверочка, на- чальник...
– Так. А кто такой Авдеев?
– А это уж вам лучше знать. "Поп" донес, что часто тот Авдеев- отлучается из города, на многие квартиры заходит. Пили они вместе. Так Авдеев будто бы хвастал, что у него есть свой человек в полиции. Теперь вижу: правду сказал.
– Портрет Авдеева...
– потребовал усатый.
– Ничего примечательного неизвестно. "Поп" должен с ним встретиться на днях. Тогда и я с ним должен был познакомиться...
– Нет, знакомиться теперь будем мы сами... Кого еще из агентов знаете?
– Никого. У нас это не положено. "Попа" мне показали, чтобы следить за ним. Ненадежный. А других не знаю.
– Кого из советских людей уже выдал?
– Кого выдал, тех уже нет. Исповедоваться не желаю.
– Хорошо. Товарищ Николай, читайте протокол следствия.
Тот же юношеский ломающийся басок начал читать протокол, в котором перечислялись злодеяния предателя Родины, назывались имена людей, погибших по его доносу. Коваль-Рындин слушал безучастно.
...Приговор привели в исполнение.
Побег
Шел конец марта 1943 года. Уже были освобождены Краснодар и Ростов. Северо-Кавказский фронт готовился к большому наступлению. Хотя в Новороссийске еще сидели немцы, настроение у его жителей было неплохое. Ни у кого не оставалось сомнений, что началось победоносное движение наших войск на запад...
Зина возобновила свои визиты в лазарет. Однажды часовой, рыжий немец-верзила, попытался обнять ее, Зина сунула ему под нос крепко сжатый кулачок. А тот, чтобы не уронить свой престиж, сердито и строго, помахал коричневым прокуренным пальцем перед ее лицом.
– О! Руссише фрейлейн! Гут! Абер... фауст... Не надо шутилка! Их бин дойче зольдат! Их верде пух! Их габе...
Но Зина не стала слушать его, проворно сбежала с крыльца. Она была довольна. Во-первых, Серафиму Кузьминичну после операции поместили в другую палату, и теперь Наталья Архиповна была одна, так что Зине не приходилось говорить о деле намеками, играть роль прилежной племянницы и тратить время на пустопорожнюю болтовню. Во-вторых, Сучков почти поправился, и Наталья Архиповна понесла ему передачу - Зинины пирожки. Она должна лейтенанту сказать такую фразу: "Крепитесь и готовьтесь, о вас думают".