Подпольная империя

Ромов Дмитрий

Очень хочется пройтись по его хребту, но опасаюсь, что за это они будут гасить меня всем отделением.

— Отдай дубинку, — кивает Печёнкин.

Ага, щас прям, разбежался. Зарипов протягивает руку, и я легко, но чувствительно бью по ней резиновой палкой.

— Что за подстава, товарищ генерал-майор? — спрашиваю я. — Мы ведь с вами договорённости имеем.

— Да, — охотно подтверждает он, — имеем. Отдай палку человеку. Это как раз к нашим договорённостям относится. Отдай сказал, не заставляй взвод вызывать!

— И как же это относится? — уточняю

я, поигрывая дубинкой.

— А так. Хочу показать тебе, кто в доме хозяин, ясно? Чтоб ты понял, что я могу делать всё, что захочу.

— А как же другие карающие органы, прокуратура например?

Он выпучивает на меня глаза и смотрит в упор, чуть покачивая головой, вроде как удивляется, какой же я тупой.

— Карающий орган у нас только один, во всей области, — говорит он с апломбом, — и тот у меня в штанах, ты понял? А все остальные, и ты в том числе, это караемые органы. Такая вот раздача, Брагин. Улавливаешь мысль? Вот взять прокурора вашего, Севку Кокшенова. Я его, как облупленного знаю, и он меня. Бывали мы в ситуациях. И я тебе так скажу, на меня он залупиться не посмеет. И первый не посмеет. Секретарь в смысле. Сечёшь? Я здесь у вас, как волк, пасущий стадо.

Как козёл в огороде, хочу сказать я, но сдерживаюсь.

— Так что, Брагин, пойми меня правильно, я могу с тобой сделать всё, что пожелаю.

А что ж ты тогда в Сибири торчишь, которую ненавидишь, раз такой могущественный?

— И никто даже не пикнет. Но меня заинтересовало твоё предложение. Хотя, я думаю, это было враньё. Ну, а с другой стороны, а вдруг нет? Или, например, это было враньё, но учитывая перспективы, которые тебя ждут, ты вывернешься наизнанку и сделаешь невозможное. Может ведь такое быть? Чисто в теории, хотя бы? Может. Ну вот поэтому я и даю тебе твой год. Но тут очень важно, чтобы у тебя не было никаких иллюзий, понимаешь? Чтобы ты не думал, что с какого-то перепугу вдруг сможешь меня поиметь. Улавливаешь мысль? Кивни хотя бы, чтоб я понял.

— Да мысль-то несложная, товарищ генерал. Не нужно быть академиком, чтобы вас понимать.

Он хмыкает:

— Дерзкий ты парень, но ладно. С этим потом разберёмся, через годик.

Он встаёт с табуретки и кивает Зарипову, чтобы тот забрал обратно свой «демократизатор».

— Вот поэтому, сынуля, — заканчивает Печёнкин выступление, — я тебя и пригласил на это совещание. Вопросы есть?

Я качаю головой и отдаю Зарипову дубинку. Нет вопросов. Всё кристально ясно.

— Ну, и отлично. Иди и не забывай о моих словах. Время-то оно быстро летит. Ты по юности лет не понимаешь, а я тебе, как человек пожилой, могу авторитетно заявить, не успеешь глазом моргнуть, а год уже того, ту-ту.

— Глеб Антонович, есть вопрос всё-таки.

— Ну, давай, — милостиво разрешает он.

— А как вы к творческим процессам относитесь?

— Это каким-таким? — хмурится он.

— Ну, связанным с экономическими инициативами трудящихся.

Печёнкин внимательно смотрит на меня и снова садится на табуретку. Смерив меня взглядом, он кивает Зарипову и тот лупит меня дубинкой по хребту.

Вот же скот!

— Иди теперь, за дверью постой, а мы ещё поговорим немного.

Зарипов выходит.

— Больно? — участливо спрашивает генерал.

— Хотите попробовать?

— Не зарывайся, — он проводит рукой, поправляя волосы. — Это хорошо, что больно. Память об этих ощущениях будет направлять тебя по верному пути.

Он ухмыляется.

— Про творчество я тебе так скажу. Будем решать вопросы по мере их возникновения.

— Так может их и задавать-то нельзя. Вы уж прямо скажите, заинтересованы в экономическом сотрудничестве?

— Б**ть! Ты, Брагин, и бревно из себя выведешь. Заинтересован, да.

— Тогда ещё вопрос. А предводитель местного КГБ тоже караемый орган?

— Сейчас Зарипова позову! — грозит он мне коротким толстым пальцем.

— Не хотите отвечать. Ладно. Ещё вопрос.

— Чёт ты разговорился больно.

— Как с вами связываться по вопросам творчества? Нужен доступ к телу.

— Чего?

— К вашему, естественно.

— Ногой хочешь дверь ко мне открывать? — щурится он.

— Ногой не обязательно, — отвечаю я, — но контакт какой-то необходим. Может доверенное лицо, я не знаю, адъютант, жена, дочь.

— Я тебе яички оторву за жену и дочь, понял? Вот этими руками. Не побрезгую. А в принципе, хочу сказать, что ты, наглец, мне даже симпатичен. Но, повторяю, не строй иллюзий, каким бы ни оказалось твоё творчество, если через год я не окажусь в Москве на солидной должности, тебе пи**ец. Говорю прямо и откровенно.

— Да понял я уже, сколько можно одно и то же. Понятно всё. Ладно, выпускайте, а то мне на бюро горкома надо.

— Деловой, — хмыкает он. — Ну пошли. Зарипов! Открывай!

Мы выходим из отдела вместе.

— Глеб Антоныч, — говорю я на прощание, когда мы подходим к его «Волге».

— Чего ещё? — морщится он.

— Предупредить хочу. Когда в Москву буду вас отправлять, имейте в виду, я вас тоже дубинкой отх**чу. Может, того же Зарипова возьму для этого дела. Чтобы и вы там в столице с памятью своей советовались.

Он даже рот открывает. И снова, как уже было, глаза его быстро наливаются кровью, но вместо того, чтобы разораться, он начинает хохотать.

— Ох, Брагин, ну ты и кадр, — едва выдавливает он сквозь свои кудахтанья. — Ну, ты и кадр. Жалко будет тебя в топку истории бросать.

— Не придётся, — отвечаю я. — Вы, кстати, тоже тот ещё фрукт. Но ничего, бывает и хуже.

Видал я таких. Видал. Мне кажется, теперь я его насквозь вижу. Впрочем поживём — увидим.

В школу сейчас идти уже нет никакого смысла. Поэтому иду сразу в горком. По прямой здесь десять минут ходу. На здоровых ногах, а на отбитых чуть подольше. Скотина, Печёнкин этот. Я тебе ещё устрою. Ты ещё попляшешь у меня…

У Новицкой оказываются посетители, поэтому, поторчав немного в приёмной, я иду в малый зал, туда, где будет проходить наше заседание. В коридоре сталкиваюсь с Леной Ивановой, несущей пачку распечаток для сегодняшнего бюро.