Подражательница
Шрифт:
Когда мы с Зи сблизились, она меня поразила своим почти отсутствующим представлением о границах личного пространства. Как хорошо осознавать, что даже когда большая часть твоей жизни рассыпается, и почва под ногами становится шаткой, некоторые вещи остаются незыблемыми. Они держат тебя как ориентиры. Зи протянула руку увешанную минимум дюжиной тонких цветных браслетов и выключила ночник. Потом одним текучим движением скинула ботинки и улеглась рядом со мной на кровать. В больничной палате было достаточно светло, чтобы я могла видеть ее лицо. Свет уличных фонарей разливался по полу и потолку. Мы повернулись друг к другу и молча лежали, держась за руки. В голове у меня играла песня Савадж Роуз.
Доктор Смит сказал, что Зи нашла меня вовремя. Уже потом, когда я вспомнила, что произошло со мной вчера, я вспомнила что написала Зи сообщение. 'Бом ушла. Прошу,
Глава 4
– Ты чего примчалась посреди ночи?
– спросила я у Зи.
– Я им звонила. Каждую четверть часа. Наконец, они сказали, что ты в порядке. Очнулась, поговорила с доктором, спишь. И еще, что посещения на сегодня уже окончены. Я ждала утра. Не дождалась...
Мне всегда нравилось, как Зи выстраивает предложения. Она умудрялась в обрывочные фразы и немыслимые слова зашифровать самое важное. Умела говорить о важном. Но в то же время Зи согревала свои слова выговором южанки. Ее отрывистая речь была словно прогрета солнцем. Стоило нам с ней в первый раз разговориться, как я поняла, что встретила родственную душу. Как я это поняла? Да вот так вот просто. Я почувствовала то же самое, что чувствовала сегодня, держа ее за руку. Она молчала и моргала в темноте. А я представляла себе как она входит в мою квартиру, а я лежу на полу с посиневшим лицом и закатившимися глазами. Мое воображение всегда было мне прекрасным компаньоном. Чтоб его... Оно предлагало мне версии одна другой непригляднее.
– Я так испугалась, - прошептала Зи, - и не потому, что ты лежала посреди комнаты и не потому, что ты не дышала. Я увидела, что ты обнимаешь коробку из-под сапог. И это... знаешь... это был какой-то сюр. Именно это добило меня. Я долго сидела рядом с тобой и этой коробкой. Не могла заставить себя пошевелиться. Понимаешь?
Я представила картину. Перед глазами встала моя компактная светлая двушка на двенадцатом этаже. Бежевое ковровое покрытие в гостиной, моя жалкая фигура свернувшаяся клубком на полу. Я обнимаю коробку, в которую словно старые зимние сапоги на выброс сложено самое дорогое мне существо. Существо, которое девять лет подряд радовало меня, злило, раздражало, смешило, лечило, когда я простывала, жалело, когда мне было плохо, дурачилось просто из своей собачьей вредности и заставляло задуматься, было главным героев десятков написанных мною коротеньких историй и просто было неотъемлемой частью моей жизни. По щекам потихоньку побежали слезы.
– Мар, ты же не всерьез?
– спросила Зи, сжимая мою руку сильнее и сильнее.
– Это же случайность? Так же бывает, что случайно? Да?
Врать я бы ей не стала. Не врала никогда и не собиралась начинать сегодня.
– Не знаю... на момент мне показалось, что я этого хочу.
Глава 5
Утренним рейсом из Лос-Анджелеса прилетел отец. Зи к тому времени и след простыл. Она сбежала на рассвете, чтобы успеть переодеться на работу. После ее ухода я попыталась еще поспать. Но сон никак не шел, в палате слишком светло, да и звуки просыпающейся больницы не звучали как колыбельная. Утро вступило в свои права, и мне сложно было это отрицать. Наступил новый день с новыми обязательствами: мне нужно было о многом поразмыслить. Только я подтащила стул к окну и приготовилась к серьезным размышлениям, как услышала голос отца. Он разговаривал с кем-то в коридоре. Папин голос не спутаешь ни с чем. Он не громкий, нет. Не трубный. Он просто наполняет пространства. Для меня загадка, как он это делает. Порой создается впечатление, что говорит отец спокойно и не напрягает ни один мускул. Но его голос, как совершенно отдельный от отца элемент вдруг разливается вокруг и захватывает всех людей даже в очень-очень просторной аудитории. Как газ, который имеет свойство расширяться.
Уж
– Здравствуй, отец, - поздоровалась я, чтобы не дать ему шанса, сожалеть еще и о моем воспитании.
– Мария, это правда?
Вот они - первые слова отца после пятилетнего молчания. Мы не виделись и не говорили все эти долгие годы и вот тебе на, отец явился за правдой. Когда-то ему не нужна была правда, а теперь вот, возьми ему, да все выложи. Меня подмывало резко ответить, по подростковому надерзить отцу. Бросить ему в лицо 'Что ЭТО?' или 'Правда ЧТО?'. Но я уже давно не подросток, я усердно стараюсь забыть о наших разногласиях. Контекст его вопроса мне тоже абсолютно понятен.
– И да, и нет, - ответила я.
– С тобой всегда 'и да, и нет'. Когда уже наступит либо 'да', либо 'нет', - вздохнул отец немного обреченно и перенес стул ближе к кровати.
Я нервно сцепила пальцы рук лежащих поверх одеяла. Давно забытый детский жест. Также отец приходил ко мне в спальню перед сном, когда мне было двенадцать. Так же садился на кресло около моей кровати. И так же я сцепляла пальцы, а потом ждала, когда он закончит говорить и уйдет. Лишь когда дом погружался в тишину и полумрак, когда закрывалась дверь отцовской спальни, уже в темноте, я расцепляла затекшие от сильного сжатия пальцы. Отец проследил за моим взглядом и тоже заметил мои руки.
– Не нужно ...
– попросил он.
Я расцепила пальцы и убрала руки под одеяло. Все это было так необычно. Так ново. То, каким тоном он это сделал. За те пять лет, что мы не виделись, отец научился просить. Меня это приятно удивило. Но я не из тех, кто легко начинает обманываться. Мне нужно больше, чем одно маленькое доказательство, а потому с отцом я была насторожена.
– Мария, - отец смотрел на меня своими пронзительными глазами.
В молодости моя мама писала стихи, и в них часто упоминался его взгляд. Мама тоже была наблюдательна, у меня это от нее. Как и серые глаза, и темные ресницы, и вьющиеся рыжеватые волосы. А еще она бесконечно любила отца и его проникающий в душу взгляд. Мой отец совладелец в юридической фирме. И то, что он делает, накладывает отпечаток на наши с ним жизни. Этот отпечаток вполне устраивает его, но не вполне меня. Поэтому мы бойкотировали друг друга последние пять лет. Но отец - мой контакт в страховке и больница сообщила ему о моем случае. Я рассматривала узелок на ровной белой поверхности одеяла. Где-то какой-то сервер просто знал, что я и отец несмотря на все невзгоды и несмотря на то, что ячаще разговариваю по душам с нашим консьержем, чем с отцов, все таки знал, что я и отец - единственные оставшиеся родные люди. Мое имя записано в нужной графе на его страховой карте, а его - на моей. И так же как этот узелок, который цеплял глаз и был как будто не на своем месте, мой отец сидел в моей палате и сдерживался, чтобы не говорить мне что он о происходящем думает. И все, потому что графу доверенное лицо нельзя оставлять незаполненной. В ней должны быть записаны чьи-то адрес и телефон. Это так же естественно, как этот выпуклый, непокорно выпяченный кусочек хлопка, на ровной отутюженной простыне.
Отец помалкивал, на его лице я видела напряжение. Помалкивать отцу никогда не было просто. Наверное, в этом мы похожи. И все же было хорошо, оттого что отец сидит рядом с моей кроватью. Я вдруг почувствовала редкостное успокоение. С чего бы это, - удивилась я сама себе. На удивление мне сегодня помалкивать было не сложно.
Мы говорили немного. В основном о пустяках. Отец посидел еще минут с пятнадцать. Потом посмотрел на часы. На свои недешевые часы. Его брови на мгновение встретились на переносице, как закадычные подруги совершающие сговор.