Подробности войны
Шрифт:
– Сам виноват, - объяснил я, - нечего было с места на место мотаться. Куда поставили, там и стой.
Обстрелянный участок остался у нас уже далеко позади, поэтому мы шли, ничего плохого не ожидая. Седая щетина солдата раздражала меня, я спросил по-командирски:
– А что ж ты оброс, артиллерист?
– Дак вот, видите, два дня не брился всего, - пытался оправдаться он.
– Не оправдание, - сказал я.
– У меня на высоте солдаты бреются ежедневно.
– Так те помоложе, наверное, - продолжал оправдываться
– А те, кто помоложе, так тому и брить еще нечего. И вдруг прямо перед нами поднялся взрыв. Я отпрыгнул в сторону за сугроб. Солдат упал. Когда утихло, он попытался подняться, но не смог, схватился за живот и крикнул:
– Товарищ капитан!
– Что с тобой?
– Горячо, - прошептал он, - кажись, попало что-то.
И в голосе его я почувствовал одновременно удивление, страх и начинающиеся страдания, как это обычно бывает в таких случаях.
– А ну-ка...
Я отвел его руки в стороны и увидел рваную рану на животе. Шинель вокруг пропиталась кровью; солдат пытался сесть, но потом снова лег на бок, с напряжением закрыл глаза (на это только хватило сил), подтянул под себя ноги, скорчился от боли и начал с хрипом дышать.
– 3-зябну-у...
– с трудом протянул он, что-то еще хотел сказать, но не успел.
Впереди снова неожиданно грохнули разрывы. Самый ближний, совсем рядом, оглушил меня, и я скатился с дороги в яму. Меня обожгло ледяной водой, и я хотел уже выскочить наверх, когда новый взрыв присыпал меня землей и выбросил на чистый снег.
Я отполз в сторону, вскочил и побежал. Потом упал и, услышав новое поскрипывание подлетающих снарядов, влез в сугроб. Взрывы подняли землю, но это уже было не так страшно: рвалось где-то сзади и значительно правее.
Больше стрельбы не было. Выждав недолго, я поднялся и, подойдя к дороге, увидел, что там, где лежал артиллерист, теперь уже была воронка, а вокруг нее разбросано все, что от него осталось.
Сколько раз до сих пор я видел смерть и всегда легко отделывался от минутного испуга. А тут страх будто схватил меня за горло. Кровь прилила в голову, сердце бешено заколотилось, руки начали трястись, озноб охватил тело. Но я заставил себя собраться и бросился от этого места, норовя скорее убраться, пока жив, пока новые снаряды не ударят и не разорвут в клочья.
Я долго и тяжело бежал. Ноги стали будто чужие, а внутри все горело. Обессилев, остановился, потрогал сердце и с ужасом заметил, что оно вдруг захолодело, словно на него кто-то положил камень. Страшнее всего было то, что я опять один. "Убьют, - подумал я с тоской, - и никто не узнает". Домой пришлют похоронку, в ней будет написано: "Пропал без вести". Обидно то, что в этом все увидят что-то жалкое, нечестное и достойное осуждения. Сжавшись от холода, закрыв глаза рукавицами, я дрожал и скулил, как собака, попавшая под колесо. Пошел снег. Он попал за воротник,
– Ну что нюни распустил?
– спросил я себя, и показалось, что кто-то другой произнес эти строгие слова.
Я двинулся и чем дальше шел, тем свободнее начинал дышать, отогреваясь с каждым шагом. Собственное поведение показалось мне странным и постыдным.
Вскоре снег перестал. Сначала я услышал поскрипывание саней и фырканье лошади, а потом различил, что в санях два пожилых солдата.
Поравнявшись со мной, они остановились.
– А скажи-ко, дорогой товарищ, - спросили меня из саней, - в шестнадцатый правильно едем?
– Верно, - ответил я.
– А покурить не найдется?
Я порылся в карманах ватных брюк, нашел пачку и протянул.
– Как там?
– спросил один.
– Все в порядке, - ответил я.
– А мы вот доппайки везем.
– Значит, будем есть, - повеселел я.
– Только вы держите на эту горку, - показал я солдатам свою высоту, - тогда не собьетесь.
– Ну, с богом, - сказали мне.
– Бывайте, - ответил я и предупредил: - Тут один участок простреливается, так вы его побыстрее.
– А что это ты в воде-то весь?
– Провалился в яму...
– Ишь ты... Может, подвезти? А то простудишься?
– Да нет, мне недалеко.
– Ну смотри. А то бы подвезли.
Я выпрямился и, стараясь поскорее согреться, бодро пошел скорым шагом. Солдаты еще какое-то время не трогали с места, а смотрели на меня. Один что-то сказал, другой спросил:
– Что ты говоришь-то?
Тот ответил громче, чтобы его глуховатый спутник мог услышать:
– Герой, говорю! Вишь, один идет и ничего не боится!
– Больно бравый...
– заключил тот, кто плохо слышал.
– Небось средний командир...
Страшно хотелось послушать, что еще они будут говорить обо мне.
Подходя к лесу, увидел подразделение, занимающееся боевой подготовкой. Солдаты в полушубках и валенках во главе с молоденьким лейтенантом отрабатывали строевой шаг. Командир вскрикивал пронзительно и звонко, любуясь собой:
– Р-раз! Р-раз! Потом:
– Р-рота-а, стой! Вольно! И снова:
– Сир-рно! Ша-а-агом марш! Р-раз! Р-раз!
Кто похитрее и поопытнее из солдат, тот выбрал себе для тепла длинный, с завернутыми рукавами полушубок, кто поглупее, тот короткий, чтобы выглядеть получше. Лейтенанта, тоже в коротком, выше колен, полушубке и перчатках, я про себя похвалил за молодцеватость, но тут же и пожалел: видно, в боях он еще не был.
Поднявшись на насыпь, я увидел среди деревьев маленькие рубленые домики. Мимо прошел офицерский строй. Кто-то выкрикнул:
– Здорово, Перелазов!
Я старался увидеть в уходящем строю знакомых, но подполковник, который вел строй, прикрикнул: